Это не был призрак. Ощущение было совсем иное, чем тогда, когда Магдалина преследовала его. Никакого запаха, никаких таинственных завихрений в воздухе. Это был кто-то другой. Дойдя до башни Давида у Яффских ворот, Том решительно обернулся. Какой-то человек в черном костюме проворно свернул с Виа Долороза в переулок.

В Цитадели у башни Давида происходило какое-то костюмированное празднество. Миновав толпу у порот, он вышел в пешеходный квартал Нового города.

Шерон дома не было, она работала с пациентками в своем центре.

— У них бывают видения, — сказала она ему с намеком, — и галлюцинации. Их посещают призраки.

Том коротал время до прихода Шерон в ее квартире и думал о ней. Когда она пришла с работы, он прижал ее к двери и сорвал с нее одежду. Она заметила, что в последний раз занималась любовью подобным образом в шестнадцатилетнем возрасте.

Уже потом он сказал ей, где он был и какую историю поведал ему Ахмед. Он считал, что имеет право это сделать, поскольку Ахмед сам уже рассказывал об этом Шерон.

— Ха! Кобра! — бросила она.

— А как насчет Мастеров, живущих в пустыне, или Приближенных, как их называет Ахмед?

— Не знаю я никаких Мастеров-пустынников.

— Может быть, он имеет в виду мистиков-суфиев? Они ведь существуют.

— Может быть. Но вообще-то, у Ахмеда в голове сплошной гашиш. Я все время сталкиваюсь с такими людьми. Послушал бы ты, что они рассказывают.

— И все это неправда?

Они лежали обнявшись в постели, насыщенные любовью, мысли их где-то витали, они говорили лениво.

— Друг Ахмеда подавился собственным языком и умер, когда Ахмед проводил с ним гипнотический сеанс. Это правда. Все остальное он присочинил из чувства вины. Джинны, которые якобы преследуют его каждую ночь, — плод его воображения.

— Но он верит, что они реальны.

— И по-твоему, это делает их реальными?

— Да, — ответил он, подумав.

— А если я, например, верю в фей и эльфов, то, значит, они существуют в действительности?

— Это другое дело.

Шерон пробормотала что-то неразборчивое. Она почти совсем уже уснула. Том уставился в неразличимую темноту, понимая, что затронутая ими тема предательски и неумолимо подталкивает его к вопросу о его собственных убеждениях. Его вера была подобна великолепному зданию, возведенному в пустыне, но разрушающемуся, причем, как в фильме с ускоренной съемкой, можно было наблюдать, как под действием ветра, продувающего здание насквозь, оно растрескивается, рассыпается в пыль. В конце концов здание исчезало совсем, и оставалась голая пустыня.

— Я хочу сказать, — произнес он, не зная, слышит ли она его, — что если достаточно большое число людей верит во что-то, то это должно существовать на самом деле.

Он говорил о таких вещах, как Бог, Любовь, Истина, — о словах, которые пишутся заглавными буквами. Но что, если это всего лишь слова, написанные на песке, памятники Озимандии? Здания, построенные в пустыне, разъедаемые и разрушаемые памятью?

Лежавшая рядом с ним Шерон погрузилась в дрему и не слышала ни слова. Он пытался разглядеть ее в кромешной тьме. Кто эта женщина? Может быть, есть что-то неправильное в том, что они делают? Может быть, это оскорбляет память Кейти? Осудила бы она их или нет? А если нет, то почему у него такое чувство, словно он ей изменяет?

Как в том случае, когда он впервые изменил Кейти в тот самый момент, когда они занимались любовью.