На заводе Лёля преуспела, карьеру неплохую сделала. Тогда лозунги еще были в почете. Мы с ней неоднократно, но кратковременно пересекались в командировках. А вот на семейном фронте у неё одни проколы, сплошная непруха. – заметила Инна.

– Что так?

– Она, как я поняла, из той же обоймы, что Эмма и Рита. Истерзана личной жизнью. То цапаются и гавкаются с мужем чуть ли не каждый день, точно шавки по разные стороны забора, то всерьез дерутся как кошка с собакой.

– Жалко ее. В принципе неплохая девчонка была. Закрутила-завертела её комсомольско-партийная жизнь с четырнадцати лет. Не там свою энергию растрачивала. Говорят, деревенская жизнь вся на виду, а тут и в городе, оказывается, ничего не утаишь, – вздохнула Лена.

– Городок у них небольшой, все события каждой семьи как на ладони.

– Нашего первого куратора помнишь? – спросила Инна. – «Классную даму»? В консерваторию нас водила, образовывала. Первое время мы там засыпали. Потом Баха от Генделя стали отличать. Помню первый поход в театр. Она как-то необычайно восторженно восхищалась артистом, исполнявшим главную роль, и ожидала от студентов поддержки своего мнения. А ты сказала, что он, как должно, не проживает жизнь своего героя, а играет её. И делает это искусственно, но не искусно. Мол, хороший актер так ведёт свою роль, что не замечаешь, как он преподносит себя, увлекаешься и забываешь, что события происходят на сцене, а не в жизни. Он играет, как дышит. Меня он не увлек. Я только тем и занималась, что подмечала, где и что он не так сделал.

– Я почувствовала, что задела её, может, даже обидела. Она взглянула на меня каким-то далёким, углублённым в себя взглядом. Будто защищалась им от меня. Я позже, подумав, поняла, что он мог ей нравиться как мужчина. Ведь они были одного возраста. В таких случаях недостатков не замечают, просто любуются и восхищаются. Только поздно мне было догадки строить.

– Ты со своими деревенскими, не засиженными стереотипами мозгами и чистой наивной душой прекрасно чувствовала неестественность и наигранность.

– С моей тупой категоричностью и бестактностью я способна была обидеть хорошего человека. Прекрасный преподаватель, одинокая женщина с несбыточной мечтой о семье. До сих пор сожалею о своей глупой выходке.

С детства я была зациклена на своих бедах и, несмотря на то, что была, в общем-то, доброй девочкой, мало вникала в глубину чужих проблем, видела только то, что лежит на поверхности. Я долго не понимала многих вещей, простых для детей, с рождения росших в семье. Все упущенное в раннем детстве навёрстывалось с большим трудом.

– Лицо нашего второго председателя колхоза вдруг всплыло в памяти, – сказала Инна, наверное, чтобы продлить беседу.

– Красивый и деловой был. Отсталый колхоз в совхоз превратил. Животноводство на высокий уровень поднял. Не жалея себя, для людей работал. Был своим и старым, и малым. Обещал, что будет у нас совхоз-миллионер. Дома кирпичные строил, квартиры молодым специалистам давал. Не угодил чем-то районному начальству, убрали его из райцентра, загнали в неприметную деревеньку и на обидно маленькую должностёнку поставили. Мол, партийный – подчиняйся. Негде там было развернуться его таланту. Лет пять там промучился. Не получалось от родной земли, от любимых людей оторваться. Но не смог он усмирить свою мощную энергию, несла она его, требовала действенного приложения сил. Махнул он на всё, в город уехал, простым мастером на стройку устроился.