– Да… да, как будто бы не было…

Нелепейшая ситуация, подумалось младшему из собеседников. Сидя в этом уютном кабинете, среди книг и бумаг, под треск огня в камине они цивилизованно обсуждали похороны женщины, допуская при этом, что убить ее мог именно один из них.

Ну а кроме того, Доминик все больше и больше, преодолевая внутреннее сопротивление, начинал подозревать, что Рэмси просто отказывается признавать случившееся. Смерть, похоже, потрясла его своей физической реальностью, вкупе с духовной природой этого события.

Завтра все может полностью измениться. Он может проснуться в полном понимании своего преступления и страхе перед его неотвратимыми и ужасными последствиями. Доминик был знаком с подозрениями… с неотступным и сокрушительным ужасом, который поселится в доме до того, как истина станет явной. Он уже видел все это, уже переживал такое: разрушение родственных связей, память о старых ранах, уродливые подозрения, которые нельзя изгнать, доверие, подтачиваемое каждым прошедшим днем. Трудно было в этот момент вспомнить, что тогда же начинались и новые дружбы, обретались честь и доброта – там, где он не мог даже попытаться отыскать их. В данный момент существовало одно только разрушение.

Джемайма сбежала вниз по лестнице в ночной рубашке с криком:

– Папа! Папа!

Хозяйка с улыбкой направилась к двери. Дэниел, сохраняя достоинство, неторопливо, но и с такой же улыбкой спускался по лестнице следом за сестрой.

– Ты сегодня рано, – заметила Шарлотта, подставляя мужу щеку для поцелуя, после чего Томас обратил свое внимание к детям. Джемайма с волнением рассказывала отцу о том, что узнала в школе о королеве Елизавете и испанской Армаде. Дэниел в то же самое время пытался потолковать о паровой машине и об удивительном поезде, который хотел бы увидеть, а еще лучше – прокатиться на нем. Он даже узнал стоимость билетов, и на лице его светилась надежда.

Прошел почти час до того, как Томас остался наедине с женой и сумел рассказать ей чрезвычайную новость о событиях в Брансвик-гарденс.

– Ты действительно считаешь, что преподобный Парментер мог настолько выйти из себя, чтобы столкнуть ее с лестницы? – удивилась молодая женщина. – Это можно доказать?

– Не знаю. – Ее супруг потянулся, поставив ступни на каминную решетку. Это была его любимая поза. Шлепанцы полицейского подгорали каждую зиму, и супруга каждый раз покупала ему новые.

– А не могла она просто упасть? – спросила Шарлотта. – Такое подчас случается…

– В таком случае, поскользнувшись, они не кричат «нет-нет!» и не называют чье-то имя, – заметил суперинтендант. – Кроме того, там просто не обо что споткнуться. Простая лестница из крашеного черного дерева, на которой нет ни ковра, ни планок.

– Можно споткнуться о собственную юбку, если порвался подол… – проговорила миссис Питт задумчивым тоном. – Ты это проверил?

– Проверил. Ее одежда в полном порядке.

– И даже о собственные ноги, – продолжила женщина. – С туфлями ничего не случилось? Ничего не порвалось и не вылезло, никаких развязавшихся шнурков и оторванных каблуков? Мне случалось спотыкаться о собственные ноги.

– Никаких развязавшихся шнурков и оторванных каблуков, – произнес Томас с легкой улыбкой. – Только темное пятно, оставленное, по словам Телмана, чем-то пролитым в зимнем саду, a это значит, что Мэлори Парментер солгал о том, что не видел ее утром.

– Но быть может, он вышел оттуда на несколько мгновений по какой-либо причине, – предположила Шарлотта.