Изменить размер шрифта - +
Свободной рукой он обхватил ее грудь и, обретя таким образом устойчивое положение, с наслаждением двигался, пока не изверглось семя. В нормальном состоянии он обычно не действовал с такой поспешностью, поскольку, когда дело касалось удовольствий, он склонялся к неспешности, а не горячности, но если великий магистр прождет слишком долго, могут явиться гонцы менее деликатные, чем Борс, что будет нехорошо. К крайнему огорчению Ампаро, он оторвался от нее, и капельки его пота покатились по ее ягодицам. Он закрыл ей рот утешительным поцелуем.

— Ты настоящее сокровище, — сказал он, убирая ее руку от своего поникающего члена.

Охваченный теперь насущным желанием снова лечь спать, он все-таки влез в доспехи, а она затянула ремешки. Мерзкого вида куски засохшей грязи отваливались с металла и падали на пол. Тангейзер решил поручить какому-нибудь рабу — если сумеет отыскать хоть одного живого — отполировать доспехи.

Он спросил:

— Ты пойдешь сегодня к Бураку?

— Я хожу к нему каждый день, — сказала она. — Он по тебе скучает.

— Скажи, что я люблю его. И будь осторожна, ходи по переулкам, улицы простреливаются.

Он взял меч с перевязью и пошел к двери.

— Не умирай, — попросила она.

— Постараюсь.

— Если тебя убьют, я едва ли захочу жить дальше.

Он посмотрел в лицо Ампаро, что было ошибкой, потому что сердце его начало таять. Он пробежал пальцами по ее волосам. Воспоминание о том, как он делал что-то похожее с волосами Карлы какие-то несколько часов назад, шевельнулось в мозгу, и он ощутил себя полной скотиной. Всего этого было слишком много для простого солдата.

— Не желаю выслушивать все эти больные фантазии, — заявил он. — Солнце светит, море синеет, а ты само воплощение здоровья и красоты.

Она горестно обхватила себя ладонями, невольно собственными руками добавив себе ошеломляющего эротизма. Одна грудь с темным соском оказалась приподнята на сгибе локтя. От такого зрелища личные горести Тангейзера только усилились. Интересно, Ла Валлетт с турками не могут подождать еще часок? Хотя прошло совсем немного времени, он был более чем готов ко второму разу. Но из-за двери донесся сиплый голос:

— Матиас! Если ты не хочешь делить ее с алжирцами, бросай все и выходи!

Тангейзер решил взбодриться.

Он улыбнулся, и Ампаро улыбнулась ему в ответ. Карла как-то говорила, что, насколько ей известно, Ампаро никогда никому не улыбалась, что сильно польстило Тангейзеру.

— Поцелуй меня, — попросил он.

Она поцеловала, совершенно не обращая внимания на приставшую к нагруднику грязь. Он на прощание сжал ее ягодицы и оторвался от нее. В коридоре Борс оттолкнулся от стены и потопал вслед за ним к лестнице.

— Как думаешь, это касается Людовико? — спросил Борс.

— Я-то думал, алжирцы уже колотят в двери.

— Я серьезно.

— А Ла Валлетт прислал пажа или дежурного сержанта?

— Андреаса, своего пажа.

— Тогда вот тебе и ответ. Но если я ошибаюсь, будем держаться уверенно. Ампаро подтвердит, что мы были здесь, да и все равно, кто поверит, будто кто-то что-то видел вчера в этом хаосе? Его подстрелили турецкие мушкетеры, и дело с концом.

— Они оба живы, — сказал Борс.

Тангейзер замер на ступеньке и развернулся к нему.

— Людо и его верный пес живы, — подтвердил Борс. — Мы промахнулись по обоим.

— Промахнулись? Но я видел, как они упали.

— Ты выстрелил Людо прямо между лопаток, но у него нагрудник работы Негроли. Треснувшие ребра и боль в спине — вот все, что ты ему причинил.

Тангейзер обругал миланского кузнеца.

Быстрый переход