Тангейзер обругал миланского кузнеца.

— А Анаклето?

— Он развернулся, когда его хозяин упал, и моя пуля угодила ему в лицо. Мне сказали, он потерял глаз — и всю свою баснословную красоту, — но наверняка выживет.

Тангейзер нахмурился.

— Надо было мне прирезать его у костра. — Он побоялся вчера размахивать мечом в непосредственной близости от Карлы. Однако он помнил, с каким самообладанием она наблюдала смерть священника, и проклял собственную нерешительность. Но дело было сделано. — Не волнуйся, — сказал он. — Ла Валлетт слишком ценит наши клинки, чтобы вздернуть нас на основании слухов, если эти слухи вообще идут.

— Я пока что ничего не слышал.

— Значит, Людо будет играть сам за себя. Или вообще бросит это дело. В любом случае, сейчас у него больше поводов бояться нас, чем наоборот. — Тангейзер пошел вниз. — Пойдем выясним, чего от нас хотят.

Они нашли Ла Валлетта и Оливера Старки на командном посту посреди площади: несколько стульев и стол, знаменитые карты и схемы — все было затенено от солнца алым латинским парусом, распущенным на корабельной мачте, вкопанной в землю. Со стены доносился шум сражения, теперь уже не менее привычный и почти такой же неразличимый, как шорох волн по прибрежным камням. Первый раз за все время великий магистр казался озабоченным. Кожа у него была изжелта-бледная, редкие волосы растрепаны, плечи хрупкие, на руках проступали набрякшие вены и сухожилия. Из-за раны в ноге, полученной вчера, он хромал, и, когда поднялся со своего стула, чтобы приветствовать их, ему тут же пришлось опуститься обратно. Тангейзер выжал все возможное из своей собственной хромоты и чтобы подчеркнуть, что валялся в постели не просто так, и чтобы свести к минимуму возлагаемые на него Ла Валлеттом надежды. Он поклонился.

— Ваше преосвященство, — произнес он.

— Капитан. — Ла Валлетт наклонил голову. — Прибыла осадная башня, которую вы обещали.

Тангейзер мысленно обругал благородного Аббаса — значит, это убийственная машина бен-Мюрада лишила его возможности проваляться все утро в постели. Интересно, что изобрел военный гений его старого наставника.

— Идемте, — предложил Ла Валлетт. — Мне требуется ваш совет.

Они вчетвером пробрались через руины до бастиона Прованса. Стена, казавшаяся совершенно неприступной несколько недель назад, теперь зияла дырами почище, чем ухмылка нищего. Высота стены колебалась от сорока футов изначальной кладки до огромных мусорных завалов не выше человеческого роста. Дыры зияли между разваленными частями стены, а трещины, разломы и вмятины, оставленные в стене турецкими саперами, придавали всей фортификации вид ветхий и болезненный. Целые участки защитных зубцов, разделенные неравными промежутками, были сметены со стены, и теперь было невозможно пройти вдоль нее, не пригибаясь, больше сотни футов. Бастион Кастилии представлял собой не более чем величественную баррикаду, а на проломы по обеим сторонам от него, хотя их и пытались заделать с лихорадочной поспешностью, в любой момент ожидалась новая атака.

Стратегия турок в этот второй день непрекращающегося наступления состояла в том, чтобы обеспечить постоянный приток небольших отрядов, целью которых было не прорваться в крепость, а только измотать неплотные ряды защитников. Вместо того чтобы стоять насмерть, гази отступали в строгом порядке и с минимальными потерями, чтобы дать дорогу новым отрядам, которые сменялись следующими, и так далее и так далее, как волны размывают глинистый берег. По всей длине строя солдат-христиан, в тех местах, где зияли дыры, оборванные женщины и дети и обнаженные, скованные попарно рабы трудились не покладая рук, собирая и устанавливая на место вывалившиеся куски кладки.