Рыцари тоже внесли свою лепту в общий сумбур, когда взорвали мост, соединяющий Эль-Борго с фортом Святого Анджело. Этот эксцентричный поступок еще много дней занимал умы людей в гарнизоне — гадали, результат ли это несчастного случая или же диверсии; на тот случай, если это все-таки преступление, рабов, помогавших подносить порох, утопили в канале. Когда впоследствии выяснилось, что подрыв моста был стратегическим ходом, призванным поднять моральный дух, логика оказалась слишком сложной для понимания большинства, поскольку теперь приходилось ежедневно переправлять тонны продовольствия в Эль-Борго на баржах. Но рыцари, как было известно всем, народ странный, а самый странный из них — преподобный великий магистр, который и отдал этот приказ.

Тангейзера продолжала волновать проблема, как добраться до спрятанной в Зонре лодки. В самые отчаянные моменты план казался ему детской фантазией, придуманной только для того, чтобы не дать ему сойти с ума. Борс никогда не заговаривал об этом деле. Карла тоже. Оба они, был уверен Тангейзер, считают его не заслуживающим особенного внимания. То, что они не верили в серьезность его намерений, было понятно. Просто они никогда не видели изящной фелюки, которую он тысячи раз видел перед своим мысленным взором, не ощущали в волосах морского ветра, уносящего их обратно в Италию.

Двадцать девятого августа был объявлен общий пост в память о дне усекновения главы Иоанна Предтечи. В противовес посту и, возможно, в качестве компенсации в пятницу вечером устроили пирушку, превзошедшую все, какие видел оберж до сих пор. Поскольку Борс был мастер устраивать вечеринки, то, наверное, и на всей Мальте никогда не бывало подобного. Повод вроде бы нашелся сам собой, может быть, внушенный каким-то предчувствием. Они пережили сто дней в этой адской пасти, что уже само по себе было достаточным поводом к безумному веселью. Женщины играли. Вино и бренди лилось рекой. Распевали песни и баллады. Карла исполнила джигу вместе с Мунатонесом, они были блестящей парой, и ревность и возбуждение вынудили Тангейзера уединиться с Ампаро в ванне; хотя он любил Ампаро сильнее, чем когда-либо, он не говорил об этом, сам не зная почему. Камни бессмертия закончились. Но пока продолжалась вечеринка, несмотря на все буйства, Тангейзер никак не мог отделаться от одной мысли, засевшей в мозгу. Лодка из Зонры манила его.

Дело шло к полуночи, растущая, почти полная луна давно уже поднялась на западе; несмотря на то что он был заметно одурманен опиумом и выпивкой, Тангейзер решился отправиться на разведку и переоделся в красный халат и желтые сапоги, снятые с тела погибшего сержанта сипахов.

Опьянение оказалось благом для Тангейзера. Без помощи наркотиков карабкаться вверх на триста ярдов по склону Сан-Сальваторе было бы слишком трудно. Но все равно он делал частые остановки, во время которых падал на спину и глядел, охваченный изумлением, на движущиеся по небу созвездия. На севере поднималась Большая Медведица, Орион оседлал оконечность Млечного Пути на востоке, Скорпион уже исчез за горизонтом. Вот только кто теперь был охотником, а кто добычей? И имеет ли это какое-нибудь значение? Всему на свете суждено пройти, как уверял Грубениус, даже сами звезды однажды исчезнут.