|
Этим утром, перед рассветом, разведчики-сипахи из отряда Сари Бейрака сообщили, что христианское подкрепление на самом деле составляет меньше половины указанной цифры, и Мустафу охватил один из тех приступов гнева, которыми он славился. Твердо вознамерившись извлечь долю славы из грядущего бедствия, он тут же высадил на берег залива Марсамшетт девять тысяч лучших воинов из того, что у него оставалось, и лично повел их маршем к хребту Наш-Шар на битву. Пусть это и делалось в припадке гнева, но славная победа могла бы настолько поднять дух турецкой армии, что Мальта была бы завоевана, несмотря ни на что. Корабли Пиали прошли вдоль побережья и бросили якоря в заливе Святого Павла, к берегу которого могла бы отступить армия в случае катастрофы.
Катастрофа и разразилась там, куда Мустафа привел своих воинов. Между хребтами Наш-Шар и Вардижа, растянувшись на милю к северу, открывалась Бингемская котловина, начинающаяся узкой расселиной и расширяющаяся к заливу. На заре испанская пехота де ла Корны и рыцари ордена, только что прибывшие с Сицилии, спустились в котловину с холма, чтобы ответить на последний выпад турок. И в это же самое время кавалеристы де Луньи выехали из Мдины по дороге на Мгарр, идущей по холмам, и зашли с запада, чтобы атаковать колонну Мустафы с фланга. После часа яростной схватки измотанная турецкая армия отступила и побежала к заливу. Тангейзер окинул взглядом перспективу. Простоявшая заброшенной все долгое лето, Бингемская котловина представляла собой широкую долину с выжженной травой и полями. Некогда житница острова, теперь эта котловина превратилась в залитую кровью арену, усеянную сотнями покойников, ковыляющими ранеными и десятками бьющих в предсмертной агонии ногами лошадей. Долина коробилась в жарком мареве, словно меланхолический ландшафт геенны. Тангейзер гадал, сумел ли Орланду преодолеть его. Если сумел, значит, он на заливе Святого Павла, который едва ли являлся сейчас более безопасным местом. Залив был черен от множества галер и лодок, его воды пенили весла баркасов, отчаянно старающихся перевезти солдат обратно на корабли. По берегу беспорядочно метались тысячи людей. На плоской оконечности долины перед заливом и на невысоких холмах, закрывающих берег с юга, доблестный арьергард сдерживал мощный натиск христиан, отвоевывая для товарищей время. Вдоль всей этой линии, над которой стояли густые столбы мушкетного дыма, бушевала рукопашная. Среди поднятых турецких штандартов Тангейзер узнал санджак-и-шериф и, в самом центре, штандарт Мустафы. Упрямый престарелый генерал и его гарибы — хранители знамени пророка — будут последними, кто погрузится на корабль. Справа стояли одетые в доспехи янычары Зирхли Нефера. Алжирские мушкетеры Хассема растянулись вдоль холмов. А на противоположном конце строя, слева от Мустафы, упираясь в залив Салина, развевались желтые знамена Сари Бейрака. Кавалерийское подразделение Аббаса. — Только посмотри на них, — произнес Борс. Могучий уроженец Карлайла сидел на коне, положив на колени дамасский мушкет. Кажется, он говорил о турках. — Сколько доблестных воинов было впустую загублено на этой скале. — Сегодня мы здесь не ради турок, — сказал Тангейзер. Борс ответил: — Я знаю, кому мы хотим пустить здесь кровь. — Он заморгал и отвернулся, словно ощущал себя уже не тем человеком, каким был когда-то. Потом он снова повернулся к Тангейзеру. — Я рассказал ему все! — Я и сам рассказал бы, — заверил его Тангейзер. Он уже слышал историю о голове Сабато Сви. — Но это никак не повредило, он просто получил ту веревку, из которой сам себе связал петлю. Его слова не утешили Борса. Он взглянул вниз, на окровавленную долину, на бурно кипящее по всей котловине побоище. — И где мы его найдем? Тангейзер обернулся к Гуллу Кейки, который наблюдал за уничтожением цвета турецкой армии с гораздо большей радостью, чем его спутники. |
