Тангейзер взял с повозки виолу да гамба. И Карла играла.

Она играла, и ей казалось, что сердце ее вот-вот разорвется. А при взгляде на Тангейзера она понимала, что его сердце уже разорвалось, и еще она понимала, что он, погруженный в свое горе, уже для нее потерян. Когда Карла сознавала, что не может больше играть, она смотрела на Орланду, и он смотрел на нее; взгляд его был уверенным и теплым, он улыбался, немного застенчиво, и тогда Карла играла, черпая силы из пламени того счастья, какое он излучал.

Они приехали обратно в Эль-Борго, и Матиас сказал ей, что намеревается на первом же корабле отправиться в Венецию. Любовь Карлы к Тангейзеру нисколько не уменьшилась, наоборот, ее жар и тоска по нему делались все сильнее. Но смерть Ампаро лежала на нем таким же тяжким грузом, как и на ней, может быть, даже тяжелее, и это общее безмолвное горе было скверной почвой, чтобы на нем могла разрастись страсть. Тангейзер не упоминал об их договоре, она тоже. Он спросил, останется ли она на Мальте, и она сказала, что не останется. Она разберется с делами отца и вернется в Аквитанию, вместе с Орланду. Тангейзер понимал ее: теперь остров был не просто домом рыцарей, отныне он принадлежит им по праву крови, и они обратят его в усыпальницу, посвященную войне. Доехав до Калькаракских ворот, они спешились, и Тангейзер повернулся к Карле.

— В ту ночь, когда нас схватили в надвратной башне!.. — произнес он. — Вы помните последние слова, которые Ампаро сказала мне?

— Конечно помню, — ответила Карла. — А что они означают?

Она видела боль, отражавшуюся на его лице.

— Я не могу их вспомнить, — сказал он. — И это доставляет мне постоянные страдания.

— «Соловей счастлив», — сказала Карла.

Тангейзер кивнул.

— Ну конечно. — Он улыбнулся, но глаза его были подернуты тоской.

Карла спросила:

— Что это означает?

— Она хотела сказать, что я — ее кроваво-красная роза, — ответил Тангейзер.

Карла посмотрела на него, заинтригованная, ожидая продолжения.

— У арабов есть такая сказка, — ответил он. — Ампаро была от нее в восторге.

— Вы расскажете мне?

Тангейзер обнял ее и крепко сжал. Он обнимал ее, пока Карла не испугалась, что сейчас он раздавит ее насмерть. Она чувствовала, что он пытается принять какое-то решение, разрывающее его на части, и потом его руки разжались. Он посмотрел на нее, в ярко полыхающих голубых углях его глаз она увидела тоску, такую глубокую, что измерить ее было невозможно, и она вдруг ощутила угрозу. Голос ее задрожал.

— Вы расскажете мне эту сказку? — спросила она снова.

— Да, — ответил Тангейзер. — Как-нибудь расскажу.

Эпилог

МИЛОСТЬ ГОСПОДНЯ

1566 год

Испанский наместник Сицилии, Гарсия де Толедо, прибыл на Мальту через неделю после снятия осады, и он был настолько поражен масштабами бедствий, какие увидел на острове, что плакал, как говорили некоторые, от скорби, а некоторые уверяли, что от стыда. Толедо провезли по пропитанным кровью землям, он услышал рассказ о страшных делах, творившихся на них, и потребовал, чтобы ему отдали лежащее в склепе тело его сына Федерико, который погиб в сражении за первую турецкую осадную башню. Через три дня Гарсия Толедский уехал. Он никогда больше не возвращался на Мальту и после вообще канул в забвение.

Зато забвение не грозило Ла Валлетту и Священной Религии. Великий магистр был провозглашен храбрейшим человеком во всем христианском мире, самым блистательным воином и стратегом, столпом воинствующей церкви.