— В число наших сторонников входят лучшие полицейские города, — пробормотал Гонзага. — Мой кузен, капитан Спано, окажет нам всяческое содействие.

— Какими средствами будут осуществлены эти поручения и кем, я не хочу знать. Ничто не должно указывать на Священную палату, все будет осуществляться от имени светских властей. Оба задания требуют проницательности и стремительности.

— Да, ваше преподобие. Проницательность и стремительность.

— В гостевом доме на вилле Салиба проживает сейчас благородная дама по имени Карла де Ла Пенотье. Она должна присоединиться к ордену минималисток в монастыре Гроба Господня в Санта-Кроче для молитвы и покаяния, которое продлится не менее года.

Монастырь Гроба Господня располагался на безжизненной скале, покрытой трещинами, как скорбное лицо морщинами, в трех днях пути отсюда, в сердце выжженной солнцем Сицилии. Минималистки назывались так потому, что закрытый орден этих монахинь жил по необычайно строгим правилам. Они проводили дни в абсолютном молчании и не вкушали мяса, яиц, а также никаких молочных продуктов. Людовико подумал о испанской королеве Хуане, которая тридцать лет провела взаперти в темной келье, и решил, что Карла еще легко отделалась.

— Она отправится туда против своей воли, но подобная жизнь пойдет на пользу ее душе.

Гонзага принял благочестивый вид и покивал.

— Ее не должны обвинять ни в каких преступлениях — ни против закона, ни против морали, — а также и в ереси, — продолжал Людовико. — Ничего не фиксировать на бумаге. Только глупец записывает то, чего можно достигнуть одной лишь речью, причем такой речью, которую не услышит никто третий. Вы меня понимаете?

Гонзага перекрестился.

— Ваше преподобие, все будет, как вы велите.

— Второе задание потребует применения оружия — достаточного, чтобы подчинить человека, обладающего боевыми навыками и не желающего подчиняться. У него могут оказаться помощники. Мы видели этого человека утром в доках.

— Германец, — пискнул Гонзага. — Мне следовало бы заняться им раньше, поскольку этот человек наполовину мусульманин, а в товарищах у него еврей, но у него имеются могущественные заступники в Религии.

— Тангейзер — преступник. Нарушение таможенных законов, подкуп государственных чиновников, да и многое другое, без сомнения. Это дело нельзя рассматривать как имеющее отношение к церкви. Пусть им занимаются светские власти, но проследите, чтобы они действовали быстро и напористо.

— Этого германца нужно захватить живым? — поинтересовался Гонзага.

— Жизнь Тангейзера не представляет никакой ценности.

— Я потребую, чтобы они арестовали и этого жида, — сказал Гонзага.

Людовико находил вездесущую ненависть к евреям вульгарной и лишенной логического основания. В отличие от мерзавцев лютеран они не представляли угрозы для церкви.

— Это ваше дело, — произнес он.

— Их товары, разумеется, будут конфискованы конгрегацией, — сказал Гонзага. — Мы имеем право на свою долю.

— Разве я недостаточно ясно выразил свои пожелания?

Гонзага побледнел. Его рот кривился, выдавливая извинение, которое он не осмелился произнести вслух.

— Я желаю, — произнес Людовико, — чтобы в этом деле не осталось следов присутствия Священной палаты. В глазах посторонних это должно быть исключительно светским делом. Если кто-то заметит, что Священная палата имеет отношение к этим происшествиям, вы будете признаны в высшей степени неспособным.

Гонзага бросил взгляд на Анаклето и обнаружил, что тот смотрит на него, как кобра на жабу.

— Все будет, как вы прикажете, ваше преподобие, — заверил Гонзага.