Хорошо!

Вода в тазу уже начала остывать, когда наконец вернулся Хорхе.

— Все сделают, — оповестил он меня.

— Дай полотенце, — попросил я.

Кован выполнил распоряжение, заодно разлил по кружкам остатки глинтвейна. Я отказался от второй порции подогретого со специями вина и принялся растирать ноги полотенцем. В голове приятно шумело, но вино оказалось неожиданно крепким, и перебарщивать с выпивкой не стоило. Слишком устал.

Хорхе Кован отыскал в дорожном сундуке пару коротких, едва достававших до колен теплых чулок, затем кинул на пол домашние тапки и лишь после этого с чувством выполненного долга приложился к глиняной кружке; одним махом влил в себя ее содержимое и взял следующую. Темные глаза заблестели, но это ни о чем не говорило: Хорхе прекрасно соображал и после пары кувшинов подобного пойла.

Я натянул на распаренные ноги чулки, передвинулся поближе к жаровне и скинул с плеч одеяло. Холод отступил, где-то внутри начинал разгораться огонь.

Все как всегда. Все как всегда…

Пальцы левой руки бездумно перебирали зерна четок, и понемногу боль стихла, отступила и спряталась в ожидании, когда ей будет позволено вернуться обратно. Не дождется. Не сегодня — точно…

Вновь распахнулась дверь — стучаться здесь вообще не в правилах, как я погляжу! — и к нам заглянул давешний таможенный капрал, краснощекий и круглолицый, за его спиной маячил молодой вихрастый паренек в форменном плаще магистратского служащего. В комнатушке сразу стало тесно.

— Сеньор… — неуверенно выдавил из себя служивый.

— Магистр! — одернул его Кован.

— Магистр, — поправился капрал. — Могу я взглянуть на ваши документы?

— Покажи, — распорядился я, и Хорхе передал толстяку подорожную и свидетельство университета Браненбурга о получении степени лиценциата свободных искусств.

Таможенник долго-долго изучал бумаги, затем сунул их спутнику и откашлялся.

— Надо все запрото… протоко… — Он сбился на сложном слове и махнул рукой. — Записать все надо. Все, как было!

Паренек протиснулся мимо капрала, передвинул единственный в комнате табурет к широкому подоконнику и принялся раскладывать на нем письменные принадлежности.

— Не буду мешать! — откланялся таможенник и вышел в коридор, а мне пришлось рассказывать о своих сегодняшних злоключениях под запись, не забывая умалчивать об одних деталях и на ходу выдумывая другие.

А только ушел писарь, как вновь скрипнула петлями дверь, но теперь — о чудо! — перед этим в нее постучали.

— Вода нагрета, сеньоры! — оповестил нас слуга-мальчишка. — Нести сюда?

— Нет, на задний двор, — ответил Хорхе, выглянув в окно. — Кадку можно будет наполнить? Еще нужны четыре ведра холодной воды.

— Сделаем… — пообещал пацан без всякого энтузиазма в голосе.

Я кинул ему пфенниг, и медяк заставил примириться с необходимостью выполнять странные прихоти постояльцев. Ну… хотя бы отчасти.

Пройти на задний двор можно было в обход общей залы, поэтому я не стал одеваться и отправился туда как был, в ночной сорочке и тапочках. Хорхе уже вылил и горячую, и холодную воду в рассохшуюся деревянную кадку и теперь энергично размешивал ее черпаком. При моем появлении он опустил в лохань ведро и уточнил:

— Готовы, магистр?

Я закрыл глаза и коротко помолился, беззвучно шевеля губами, затем снял все щиты и полностью открыл незримой стихии эфирное тело. Склонил голову, и Кован тут же опрокинул сверху ведро воды. В первый момент она не показалась холодной, скорее, даже теплой, но уже мгновение спустя меня пробрало до костей и дыхание перехватило, а мокрая сорочка противно облепила тело.