Ловчий ордена Герхарда-чудотворца!

Вот это уже больше похоже на охоту за чернокнижником! Пусть черно-красные и пользовались наибольшим влиянием в Майнрихте, где без устали выжигали ползшую с юга ересь мессианства, но и в империи они пользовались репутацией искусных охотников на ведьм. От местных епископов братья не зависели, на долю в имуществе осужденных не претендовали, и потому, как мне доводилось слышать, судебные разбирательства проводились настолько объективно, насколько это вообще возможно, когда речь заходит о темной волшбе.

Я встал на верхней ступеньке, разглядывая монаха. Был тот не слишком высоким, зато кряжистым и крепко сбитым. Ряса не скрывала мощного сложения, а лицо, хоть и выглядело хмурым и неулыбчивым, отличалось правильными чертами и некоей даже одухотворенностью. Безупречную симметрию нарушали слегка искривленный кончик носа да тонкий шрам, рассекавший нижнюю губу и терявшийся в курчавой русой бородке.

Ситуация запуталась окончательно. Что связывает колдунью из истинных, ловчего ордена Герхарда-чудотворца и капитана лиловых жандармов? Как они оказались в одной упряжке? Что такого натворил приконченный мной чернокнижник, если на его поиски бросили столь разношерстную компанию?

И тут откуда-то сбоку прозвучало громогласное:

— Проходите, магистр! Не стойте, будто дальний родственник на княжеском пиру!

Невольно вздрогнув от неожиданности, я развернулся и во все глаза уставился на седовласого дворянина средних лет, перегородившего своей мощной фигурой весь дверной проем. Высокий, широкоплечий и грузный, с грубым лицом, господин этот казался вставшим на задние лапы медведем, одним из тех, что были изображены на его родовом гербе. Ко мне обращался барон аус Барген, статс-секретарь имперского Кабинета бдительности, и это попросту не укладывалось в голове.

— Ваша милость…

Мы встречались лишь однажды, несколько лет тому назад в охваченной мятежом Лаваре. Тогда барон смотрел на меня с откровенным разочарованием, сейчас же глядел с нескрываемым интересом. И я бы дорого заплатил, лишь бы только вернуть тот прежний взгляд. Интерес этого достопочтенного сеньора сулил сплошные неприятности.

В Северных марках аус Баргена именовали не иначе как карающей десницей светлейшего государя, на юге за глаза звали цепным псом престола, а в той же многострадальной Лаваре его именем с недавних пор и вовсе пугали детей. При этом в Средних землях Кабинет бдительности не имел того влияния, коим пользовался в столице и ее окрестностях. Здесь каждый владетель захудалого феода полагал себя ровней самому императору, а тянувшиеся несколько поколений междоусобицы из-за виноградника или заливного луга зачастую не могли остановить даже монаршие эдикты. Я бы меньше удивился, повстречав в этой дыре ангела небесного, и все же быстро переборол замешательство и поклонился.

Чернокнижник? Бросьте! Если аус Барген выбрался из столичной резиденции, то метил он в птицу куда более высокого полета, нежели почитатель запределья. Какой глупец навлек на себя неудовольствие светлейшего государя на этот раз? Местный епископ или кто-то из владетельных господ?

— Проходите к столу, магистр, — предложил барон, сел сам и упер в пол трость, на которую сильно наваливался при ходьбе.

Пухлые пальцы легли на затейливую рукоять, и самоцветы многочисленных перстней заискрились отблесками свечей. Кто другой мог бы посмеяться над пристрастием к дорогим безделушкам, но я прекрасно ощущал легкое дрожание силы; камни не просто напитали эфиром, в них вложили готовые заклинания. Защитные, скорее всего. Покушались на аус Баргена не раз и не два.

При появлении барона невзрачные господа убрали со стола карту, Луиза спрятала в сумочку тетрадь чернокнижника, а неулыбчивый герхардианец поднялся со своего места.