Бека движется головным, вертит головой на триста шестьдесят градусов, как сова. Вторая причина, по которой я не люблю болота, – плохая видимость. Тростник, узколист и камыши стоят стеной, и никогда не знаешь, что или кто подстерегает тебя в этих зарослях. Ломиться очертя голову тут смерти подобно, двигаться приходится очень медленно, постоянно осматриваясь и прислушиваясь, хотя толку от этого не много.

Третья причина моей нелюбви к болотам – шум. Здесь никогда не бывает тишины. Болота вздыхают, булькают, шуршат тростником, плещут водой – а мне в этих звуках слышится злорадный шепот: «Иди с с сюда, ч человек… Глубж же… Дальш ше… Иди… И не надейс с ся вернутьс ся…»

Я понимаю – паранойя и все такое прочее. Но болота все равно не люблю.

По хорошему, по правильному – нам надо выйти на тропу. У Беки карта болот с нанесенными тропами – от кладбища к Дассо, от Канадки на север, к заброшенной железке, и на запад, к Азуму. Полдня все было хорошо, но туман не рассеялся, и мы сбились с пути.

Теперь, судя по всему, мы блуждаем где то на подходе к Дассо, и чтобы избежать попадания в самую трясину, должны пройти по краю топей к насыпи. По карте получается, что попутная тропа для нашего маршрута есть – она ведет почти строго на север. Но это на карте. А на местности тут одни лужи и камыши.

– М может, покушаем? – предлагает Бека.

– Рано еще, – отрицательно качает головой Костыль. – До железки дойдем – тогда…

Бека недовольно ворчит, украдкой достает не то сухарь, не то печенье и начинает грызть, зыркая на всех из под капюшона. Не прав он, конечно – на маршруте жрать нельзя, это даже зеленые новички знают. Но я не суюсь, эти ребята не первый год вместе и до сих пор живы – значит, всех все устраивает.

Пономарь, идущий позади, тихо говорит мне в спину:

– Диабет у него. Частое дробное питание нужно. И углеводы.

* * *

Выходим на небольшую сухую гривку. Здесь можно передохнуть и осмотреться. Бека, набив полный рот печеньем, шуршит картой.

– Ну и где она, тропа эта? – раздраженно спрашивает Костыль.

Бека отвечает что то невнятное, тычет грязным ногтем в помятый лист.

Я оглядываюсь. Над болотами висит дымка испарений, сквозь которую кое где торчат черные изломанные стволы засохших деревьев. Видимость сильно ограничена из за дымки, и кажется, что мы находимся на дне гигантской кастрюли с водой и камышами.

– Строение, – негромко говорит вдруг Бека. – Старый ангар. Рядом навес. И забор. На северо западе.

Мы дружно поворачиваем головы – и так же дружно чертыхнувшись, лезем за биноклями. Глаза у Беки – как армейские дальномеры. Он утверждает, что приобрел необычайную остроту зрения после того, как впервые попал в Центрум, но острота эта у него, только когда на носу очки. Без очков Бека видит как крот, то есть – никак.

Пономарь, отобрав у напарника карту и внимательно изучив обнаруженные строения, пытается найти их на бумаге – и находит. Мало того, наша неуловимая тропа тоже обнаруживается, причем совсем рядом с ангаром.

– Надо идти, – не то сообщает, не то приказывает Костыль. – Время дорого.

Снова: «Хлюп хлюп хлюп хлюп – от шагающих сапог». Едва не теряем направление, выбравшись на полуостровок, выдающийся в небольшое озеро. В камышах кто то ворочается, шумит сухими стеблями. Стараясь ступать как можно тише, пятимся, выставив оружие.