– Я знаю, но нельзя терять ни минуты. Эти письма ты отнесешь моим… помощникам.

– Конечно, отец.

– И наведайся в голубятню, что на площади, в конце улицы. Думаю, почтовый голубь уже там. Постарайся, чтобы никто тебя не видел.

– Постараюсь.

– Отлично. Когда все выполнишь, сразу же возвращайся домой. Мне нужно обсудить с тобой кое-что важное.

– Да, отец.

– Поэтому на сей раз будь предельно осторожен. Никаких стычек по дороге!

Эцио решил вначале заглянуть в голубятню. Близились сумерки. Сейчас площадь почти безлюдна, но очень скоро она заполнится флорентийцами, совершающими passeggiata[36]. Забравшись на крышу, Эцио заметил на стене за голубятней крупную надпись. Когда она успела там появиться? А может, раньше он просто не обращал на нее внимания? В аккуратно выведенных строчках он узнал слова из Книги Екклесиаста: «Кто умножает познание, умножает скорбь». Чуть ниже шла другая надпись, точнее, торопливо начертанный вопрос: «Где же пророк?»

Но размышлять над увиденным было некогда. Почтового голубя юноша заметил почти сразу. К лапке птицы была привязана записочка. Эцио снял ее и на секунду задумался. Имел ли он право прочитать содержание записки? Она не была запечатана. Молодой человек быстро развернул свернутый в трубочку клочок пергамента. На нем значилось только одно имя: Франческо де Пацци. Эцио пожал плечами. Наверное, его отцу это послание скажет больше, чем ему. Но зачем отправлять с почтовым голубем то, что отец и так уже знал? Да, Франческо – один из заговорщиков, решивших убрать герцога Галеаццо. Может, отцу требовались дополнительные подтверждения?

Однако время подгоняло. Эцио спрятал послание в сумку и поспешил вручить первое письмо по назначению. Адрес несколько смутил его: дом этот находился в местном квартале красных фонарей. До знакомства с Кристиной он частенько бывал там вместе с Федерико, но всегда чувствовал себя неуютно. Подойдя к грязному, сумрачному переулку, указанному в письме, Эцио для большей уверенности положил руку на эфес кинжала. Местом вручения значилась убогая, скверно освещенная таверна, где в глиняных кувшинах подавали дешевое кьянти.

Со слов отца Эцио понял, что его будут ждать снаружи. Он огляделся. Никого. Беспокойство юноши возросло.

– Ты от Джованни, парень? Сынок его? – вдруг послышалось откуда-то сбоку.

Эцио повернулся и увидел крупного угрюмого мужчину, от которого разило луком. Рядом стояла женщина. Наверное, лет десять назад ее сочли бы хорошенькой, однако последующие годы стерли с ее лица почти все следы былой привлекательности. Если что и осталось, так это ясные смышленые глаза.

– Мог бы и не спрашивать, дурень, – бросила спутнику женщина. – Или не видишь, что он как две капли воды похож на него?

– Ты нам кое-что принес, – сказал мужчина, пропуская ее колкость мимо ушей. – Давай сюда.

Эцио колебался. Он еще раз взглянул на адрес. Да, именно эта таверна.

– Давай письмо, приятель, – сказал мужчина, подходя ближе и исторгая целое облако луковой вони.

Эцио положил письмо на протянутую ладонь, которая тут же сомкнулась. Еще через мгновение оно исчезло в кожаной сумке, висевшей на поясе любителя лука.

– Вот и умница, – заулыбался мужчина.

Улыбка преобразила его лицо – оно озарилось неожиданным… благородством, чего нельзя было сказать о его словах.

– Да ты не бойся. Мы не заразные… Во всяком случае, я, – добавил он, взглянув на спутницу.

Женщина засмеялась и ущипнула его за руку. Оба исчезли столь же внезапно, как и появились.

Покинув злачный переулок, Эцио облегченно вздохнул. Теперь его путь лежал на улицу, находящуюся чуть западнее баптистерия, – в куда более приятный квартал, обычно пустевший по вечерам.