Стало быть, у нее оставалось только два варианта. Джеймс Картрайт и Энтони Баррингтон. Если опираться на известную ей уже информацию, все подозрения падали на Картрайта, однако, учитывая теперешние обстоятельства… Если она сейчас потащится со своими подозрениями к инспектору Дарту, он запросто ее спустит с лестницы. А самой пойти к Джеймсу Картрайту, считай сразу после того, как его дочь покончила с собой, нет, это выше ее сил… Линдсей вспомнила свои первые журналистские опыты. Какой же мукой были для нее разговоры с родственниками жертв – когда нужно было во что бы то ни стало собрать какую‑то информацию по горячим следам! Сейчас, уже став более мудрой, она всячески старалась избежать подобных заданий. Многие ее коллеги умели справляться с подобными интервью без эмоциональных издержек, но для нее горе и переживания ее невольных собеседников были невыносимы. Линдсей сама начинала остро чувствовать их боль – особенно после смерти Фрэнсис. И сейчас она в который уже раз спрашивала себя достанет ли у нее сил (при том, что на ней лежит львиная доля ответственности за смерть Сары) заявиться с расспросами к ее отцу, Джеймсу Картрайту? После мучительных размышлений Линдсей Гордон решила, что нет, этого ей не вынести.

Значит, оставался Энтони Баррингтон. Вот с ним определенно стоило поговорить. Если он невиновен, то она вычеркнет его из сильно оскудевшего списка подозреваемых, и это будет означать, что виновен Джеймс Картрайт. А если выяснится, что убийца все‑таки Баррингтон… по крайней мере, ей удастся избежать неприятного разговора с застройщиком.

Итак, Линдсей Гордон приняла окончательное решение. И посмотрела на часы. Если поехать побыстрее, то она вполне успеет в уэльский дом Баррингтона к шести. Схватив листок бумаги, Линдсей нацарапала записку:

«Мне надо поехать по делам. Простите, что не пришла. Вернусь часам к девяти. Если мне позвонят из редакции, скажите им, что я буду позднее и перезвоню».

Линдсей не хотела, чтобы Пэдди или Корделия знали, что ее погнало в дорогу нестерпимое желание узнать правду, которое превратилось просто в какую‑то навязчивую идею.

Однако ей не повезло: когда Линдсей выходила из дому, навстречу ей по дорожке бежала Корделия.

– Пришла узнать, почему ты тут застряла, – сказала писательница. – Пэдди болтает с кем‑то из своих коллег, вот я и решила за тобой зайти. Ну что, пошли?

Мисс Гордон решительно покачала головой.

– Мне необходимо уехать. – пробормотала она. – Я написала тебе записку.

– А что случилось? – удивилась Корделия. – Почему такая таинственность? Куда ты собралась?

– Ну хорошо, так и быть, скажу тебе. – со вздохом ответила журналистка. – Я еду к Энтони Баррингтону. – У нее был вид напроказившего ребенка, который только что без спросу взял шоколадную конфету.

– Ох, Линдсей, Линдсей. – простонала Корделия. – Ну почему ты никак не можешь угомониться? Ну послушай ты меня! Пэдди на свободе. Сара сделала признание. Полиция удовлетворена, так что тебе еще нужно?

– Мне нужно, чтобы все было по‑справедливому. – упрямо стояла на своем Линдсей. – Ты же не читала ее предсмертной записки с признанием. А я читала, и я не верю, что Лорну Смит‑Купер убила эта девочка. Хотя бы уже потому, что записка была слишком длинной. Словно Сара пыталась убедить нас в том, что это именно она совершила убийство. Но при этом в ее письме нет никаких деталей. Ничего такого, что не было бы известно всем. Я уверена, что она покончила с собой, потому что считала, что Лорну убил ее отец. С этой мыслью она жить не могла! – горячо договорила Линдсей.

– Но если так, то почему бы тебе не пойти прямо к нему? – резонно спросила Корделия. – Почему ты хочешь поехать к Баррингтону?

– Ну мы же с тобой решили, что следующим шагом в нашем расследовании должен быть разговор с ним.