– Я и не смотрю, – пожала плечами Пэдди. – Но в нашем замкнутом мирке просто не может быть каких‑то оригинальных взглядов.

Линдсей, знавшая Пэдди уже шесть лет, не позволила втянуть себя в очередную дискуссию о политике. Было заранее ясно, что в этом споре победителей не будет, но тем не менее он мог продолжаться долго. Так что, сдержавшись, она стала то и дело посматривать на дверь. Заметив это, Пэдди широко улыбнулась.

– Она не придет, – заявила она. – По утрам она обычно работает, а потом делает пробежку. Она не отступила от этого правила даже тогда, когда мы с ней четыре года назад ездили в отпуск в Италию. Так что, боюсь, до половины одиннадцатого ты ее не увидишь.

– С чего ты взяла, что я жду Корделию?

– А кто говорил о Корделии? – с невинным видом улыбнулась Пэдди.

Линдсей погрузилась в молчание, Пэдди взялась за утреннюю газету. Линдсей было как‑то неспокойно – то ли из‑за того, что находилась в незнакомом месте, то ли – из‑за Корделии, все больше ее волновавшей. Вскоре она поймала себя на том, что разглядывает собравшихся к завтраку женщин. Крис Джексон уткнулась в книгу о сквоше; сидевшие с ней за столом две женщины тоже что‑то читали. Взгляд Линдсей перешел на Маргарет Макдональд, которая сидела за столом в одиночестве. Перед ее тарелкой лежал открытый журнал, но она смотрела на него невидящими глазами. И ничего не ела – ее яичница с беконом совсем остыла. Ярко‑красный свитер подчеркивал бледность ее лица. Каждый раз, когда кто‑то входил в комнату или проходил мимо, она поднимала голову. Линдсей заметила, что глаза ее полны тревоги.

Когда с завтраком было покончено, Линдсей заметила:

– Похоже, она ужасно напугана.

– Наверное, переживает из‑за концерта. Любой на ее месте тоже бы волновался. От этого вечера так много зависит, – уверенно заявила Пэдди, перед тем как окунуться в лихорадочную суету, связанную с предстоящим действом.

Оставшись одна, Линдсей вновь подумала о Маргарет Макдональд. Объяснение Пэдди ее не слишком‑то устраивало. Но сама Линдсей совсем не знала эту женщину и, естественно, не решилась бы спросить, что так беспокоит Маргарет.

Линдсей направилась назад в Лонгнор‑Хаус, любуясь великолепным многоцветьем деревьев на фоне серого известняка и нежными, зеленовато‑коричневатыми вересковыми пустошами, окружавшими школу. Там, где веточки вереска проникали в заросли папоротника‑орляка, можно было различить нежные сиреневатые всполохи. Линдсей помчалась наверх за фотоаппаратом, чтобы сделать несколько снимков – пока тут не слишком людно. В воскресенье будет поспокойнее, но не факт, что будет солнце, и она упустит и эту удивительную прозрачность дербиширского воздуха и мягкость света.

Несколько минут спустя Линдсей уже бродила по территории Дербишир‑Хауса, то и дело останавливаясь, чтобы сменить объективы и щелкнуть фотоаппаратом. В последнее время она стала очень ответственно относиться к фотосъемкам. В студенческие годы фотография была для нее лишь хобби, но постепенно Линдсей обзавелась хорошей аппаратурой и теперь могла снимать практически все. К тому же Линдсей многому научилась у профессионалов, с которыми ей приходилось работать, так что теперь сама без трудадобивалась хорошего качества снимков. Больше всего она любила делать фотопортреты, но и в пейзажах была своя прелесть… Оглядевшись по сторонам, она решила, что нужно подняться на холм и оттуда можно сделать отличный панорамный снимок главного здания, школьных садов и долины, тянущейся до Бакстона. Похвалив себя за то, что догадалась надеть джинсы и кроссовки, Линдсей стала взбираться вверх по тропинке, вьющейся среди деревьев. Минут через десять она была уже на вершине. Вид отсюда был просто роскошный. Сделав несколько снимков, она собралась спускаться, но вдруг ее внимание привлекло какое‑то яркое пятно, мелькнувшее в углу сада.