|
При этом его ноги работали так быстро, что он даже начал исчезать перед моими глазами. Я с трудом поспевал за ним. Несколько раз он совсем пропадал из вида. Честно говоря, если бы мы действительно потеряли его, это обернулось бы для нас катастрофой. Конечно, у меня всегда был с собой компас — наследство моего отца, — но и даже его было бы недостаточно. Лес со всех сторон выглядел одинаково. Не было заметно ни одной примечательной тропинки, ни какого-нибудь опознавательного знака. И солнце здесь не помогло бы. Но, к счастью, Эгомо всегда терпеливо ждал нас, даже тогда, когда наша медлительность явно выводила его из себя. Тогда он останавливался, покачивал головой и бормотал что-то себе под нос. Я же просто удивлялся тому, как он гармонично вписывается в этот лес — и цветом кожи, и своим телосложением. Несмотря на ранения, его движения оставались очень пластичными. А ноги, казалось, замечали все препятствия еще задолго до их появления. Время от времени пигмей застывал в неподвижности и всматривался в темноту. Тогда он больше напоминал мне кусок дерева, а не человека.
— Это не джунгли, а чума! — услышал я проклятье Сикспенса, когда мы снова остановились. — Все вокруг — сплошной обман. — Что вы имеете в виду? — Вы не заметили боа, которого вы чуть ли не задели своей головой? — Это же была лиана! Сикспенс покачал головой: — Смотрите, вот что я имею в виду. Здесь все не так, как кажется на первый взгляд. Посмотрите повнимательней на эту ветку. Он указал на слегка подрагивающую сухую веточку, торчащую из ствола зеленого кустарника. Пока я удивлялся, что же заставило ее так дрожать, половина ветки расправила крылья и была такова. Когда же вторая половина улетела прочь, я понял: это были хорошо замаскированные насекомые. — Прутковая саранча, — пробормотал я. — Как я и говорил — сплошной обман. Я уставился на покачивающуюся ветку. — Но ведь это один из основных принципов природы: каждый сам за себя. И побеждает тот, в чьем арсенале больше изощренных трюков. Сикспенс улыбнулся и покачал головой. — Такое мог сказать лишь тот, кто провел свою жизнь в библиотеках. — Вовсе нет, — возразил я. — Когда мне исполнилось пять лет, вскоре после смерти мамы, отец взял меня с собой в путешествие. Он тоже был биологом. Почти два года мы провели в Танзании, у подножия Килиманджаро. — Значит, это не первый ваш визит в Африку? Я покачал головой: — С тех пор прошло много лет. Когда моя мама умерла, и я чувствовал, что кто-то украл и мою собственную жизнь. Если посмотреть на все это сейчас, то слова могут прозвучать наивно. Но еще тогда я научился воспринимать все творения Бога со смирением. — Целиком и полностью разделяю эту точку зрения, — сказал Сикспенс. — Возьмем, к примеру, Стюарта и меня. Мы оба воспринимаем действительность одинаково, несмотря на то, что я был воспитан на традициях своих предков, а Стюарт вырос в строгой протестантской семье. Я наморщил лоб. — Тогда почему же у него есть потребность убивать божественные творения? — Это из-за другой части его воспитания. Будучи одним из семи детей в семье с деспотичным отцом, он не нашел другого выхода, кроме как развить в себе внутреннюю жесткость. С этой точки зрения он достаточно просто поляризован. Побеждает сильнейший — вот его девиз. Подчинить себе Землю — это его философия. А охота — его вторая религия. И вам лучше не стоять на его пути, если он взял жертву на прицел. — Ну, да. Эротика убийства. Он мне уже говорил о таком. Но эта философия вам не подходит. Почему же вы тоже следуете ей? Сикспенс пристально посмотрел на меня. |
