Изменить размер шрифта - +

— Наша-то, местная, алкашня вся в курсе.

— В курсе, простите, чего?

— «Зорька» — отрава редкостная. Короче, не советую. Возьми лучше «Охотников на привале». Всего на тридцатку дороже.

— «Отрава» — это как? В прямом смысле, что ли?

— Ну ласты, может, и не склеишь, — просветила Петрухина торговый работник. — Но башкой с утра будешь мучиться гарантированно и долго. А тех, — она акцентированно посмотрела на «чужака», — которые без опыта, с полбутылки с ног валит.

— Даже так? Хм… То что нужно. Беру, — согласно кивнул Дмитрий, выкладывая в блюдечко сотню.

Продавщица выставила на прилавок бутылку и отсчитала отчего-то влажной мелочью сдачу.

Дождавшись, когда за удалившимся Петрухиным закроется дверь, она поворотилась к напарнице, которая все это время с интересом прислушивалась к диалогу «продавец/покупатель» и удивленно откомментировала:

— Семеновна! Видала фрукта? А ведь с виду — приличный человек! Нипочем не догадаешься, что пьянчуга.

В ответ товарка презрительно скривила толстые губы:

— Да не пьянчуга он! Просто скупердяй! — после чего громко вздохнула о своем, о потаенно-бабьем: — Э-эх, нет середь мужиков совершенства! Те, которые поплоше, — алкаши. Те, что поприличнее, — сплошь жмоты.

 

Железнодорожная лежала на окраине, за переездом. Улица эта имела вид как бы деревенский, но на самом деле таковой формально не являлась. Между тем по утрам здесь кричали петухи, на лугах за домами паслись козы. Возле каждого дома был огород. Но деревне все это уже не принадлежало… Как не принадлежало и городу.

В этой «отшибленной» части Твери неспешно проистекала полугородская-полудеревенская жизнь с кроликами и козами в сараях, бочками квашеной капусты, самогоноварением, мотоциклами «ИЖ» в тесных гаражах, газовыми баллонами, сохнущим на веревках бельем, пьянством восьмидесяти процентов жителей, сериалами с утра до вечера, сплетнями, драками на дискотеке. Как все это было далеко от Казанской улицы в Санкт-Петербурге, от золотой птицы в языках пламени и выстрела карабина «Вепрь»!

От улицы с социалистическим названием «Железнодорожная» за версту тянуло тоской, желанием напиться с утра и набить кому-нибудь морду. Пожалуй, более тягостное впечатление на Петрухина производили разве только шеренги панельных пятиэтажек в ноябрьских сумерках, когда: мокрый снег, ветер, нет троллейбуса и денег на водку… и только вывеска над остановкой — скрип-скрип… скрип-скрип…

В кармане неожиданно заголосила мобила. Дмитрий четырхнулся — какого там черта кому надо? — и вытащил телефон. Правда, для этого ему сперва пришлось извлечь на свет божий бережно убранную во внутренний карман куртки бутылку.

Петрухин посмотрел на высветившееся на дисплейчике «следачок» и вместо приветствия продекламировал:

— Долго будет Карелия сниться…

— У вас с Брюнетом что, помимо общей хитрожопости, до кучи еще и единый песенный репертуар? — донеслось в ответ раздраженное купцовское.

— Ты чего такой сердитый, Лёня? Сказочный край Калевалы не впечатлил? Или командировочка напряжно складывается?

— Вот-вот, очень точно подобрано слово. Именно что «напряжно».

— А что так?

— Кончай придуриваться!

— Не понял? Чего стряслось?

— Всё! Хорош из меня идиота лепить! — окончательно рассердился Купцов. — И вообще — за эти ваши шуточки с Брюнетом после потолкуем.

Быстрый переход