Оставив Стаса, зверь ринулся на нового обидчика, то есть, на меня. Но я такой его шаг предугадал, а потому, ещё в момент выстрела, сообразил бросить ставшее бесполезным ружьё и сигануть на ближайшее дерево. Дерево, откровенно говоря, было убежищем плохим, оно даже мой вес с трудом выдержало, а такая туша его просто к земле пригнёт. Вот только сделает он это не мгновенно, а значит, я получу пару дополнительных секунд, чтобы…

Я сидел верхом на развилке, медведь, встав во весь рост, пытался дотянуться лапами. Вынув револьвер и направив ему в лоб, я сказал:

– Мишка, ничего личного, – и нажал на спуск.

Недавно мы пристреливали наше оружие. Стас едва не испытал оргазм (а может, и испытал) от возможностей своей винтовки. Ещё бы, стреляет точно в цель, и заряжать быстро. Он и со ста метров стрелял, и с двухсот, и даже, кажется, с полукилометра. И каждый раз попадал. Потом опробовал в деле, на нашем (точнее, на его) счету были лось, косуля и теперь вот кабан. Пристреливал своё оружие и я. Пистолет пулемёт никаких нареканий не вызвал. Кучность хорошая, на ста метрах попадает туда, куда целишься. На двух сотнях результат уже не так впечатлял, но хоть одна пуля из очереди прилетала в цель, а дальше я и пробовать не стал. Порадовал и револьвер, отдача, правда, лягала, словно конь копытом, но и бил точно, и пули в дереве воронки делали такие, что можно было кулак просунуть.

Вот и сейчас тяжёлая пуля, ударив в толстую лобовую кость зверя, пробила её и вынесла содержимое черепа из затылка. Медведь бесформенным шерстяным комком упал к корням дерева. Я, некоторое время ещё выждав, спрыгнул и пару раз пнул его ногой.

– Вот падла, – сказал подошедший Стас, выглядел он помятым, на лбу красовалась здоровенная шишка, но крови я не видел, что, учитывая столкновение с разъярённым медведем, было просто чудом. – Подошёл то как, неслышно, против ветра, всё по правилам. На кабана нашего глаз положил, отбирать пришёл.

Я думал, медведь людей боится, – сказал я, подбирая ружьё.

– Боится, когда сытый, – объяснил Стас. – Весной, когда только проснулся, он вообще может на толпу людей напасть, настолько голодный и злой. Летом спокойнее, а осенью, если жир нагулял, его громким криком прогнать можно.

– А сейчас весна, – заметил я.

– Почти лето, но это какой то невезучий медведь, – он с видом знатока попинал тушу сапогом. – Тощий, как скелет, такой бы и к осени не отъелся и зимой шататься стал. А вот, смотри, – Стас указал на лапу зверя. – Раненый он, потому и охотился плохо. А тут кабан раненый, прямо находка.

На правой задней лапе убитого медведя красовались свежие шрамы, если я правильно понимаю, он вырвался из мощного (но, видимо, бракованного) капкана. Тут явно кость повреждена, на такой лапе быстро бегать не получится. А кабан был наш, я успел шарахнуть по нему картечью, но не насмерть, раненый вепрь, истекая кровью, рванул в чащу и пробежал ещё километра три, а мы его преследовали, ориентируясь по кровавому следу. В итоге догнали и обнаружили уже мёртвым. Собирались разделывать, а тут на запах крови прибыл медведь, встреча с которым закончилась без потерь с нашей стороны.

– Разделывать будем, или ещё постоим? – спросил я, разделка туш и последующая доставка мяса в деревню старосте была нашей главной проблемой. Упускать зверя глупо, а нам самим столько мяса ни к чему. А староста расписки давал, по которым потом в Эпицентре можно некоторую копейку получить. К счастью, сохранилась убогая дорога через лес, а староста, видя такое изобилие, выделил из средств колхоза нам во временное пользование полусгнившую телегу и лошадь, не ту, на которой мы прибыли в деревню, а просто упряжную клячу, которую хоть насмерть запори, быстрее десяти километров в час не разогнать.