Огромные столы адвокатов в суде первой явки напоминали столы для совета директоров. За ними одновременно могли уместиться сразу несколько защитников, которые готовились к делу и ждали, пока вызовут их клиентов. Но еще больше адвокатов топтались рядом с ограждением слева от судьи, куда из конвойного помещения приводили подсудимых в группах по шесть человек. Эти адвокаты будут стоять рядом с клиентами, когда тем зачитают обвинения и когда будут назначать график слушаний, на которых обвиняемые официально смогут заявить о своей невиновности. Для человека несведущего – а в их число входили и обвиняемые, и их семьи, заполнившие деревянные скамейки зала суда – сложно было следить за ходом процесса, сложно понимать, что происходит. Они знали лишь одно: так работает судебная система, и сейчас она берет их жизнь в свои руки.

Я подошел к столу судебного пристава, где в папке лежал список арестованных, согласно которому шла очередность вызовов. Судебный пристав уже вычеркнул первые тридцать имен. Судья Мерсер ударно отрабатывала утреннюю смену. Фамилия Лакосс стояла под номером тридцать восемь. Это давало мне время, чтобы найти местечко, сесть и немного подумать. Все девять мест за адвокатским столом оказались заняты. Я пробежал глазами ряд стульев вдоль перил, отделяющих скамейки от рабочей зоны суда, и заметил один свободный. По дороге я узнал человека, рядом с которым и оказалось то свободное место. Но это был не адвокат. Это был полицейский. Предыстория моих отношений с ним случайно всплыла на нашем утреннем совещании.

Он тоже меня узнал и скривился, когда я сел рядом.

Чтобы не привлекать внимание судьи, мы заговорили шепотом:

– Так, так, так, уж не Микки ли это Маус, собственной персоной, великий судебный оратор и защитник гадов.

Я сделал вид, что не заметил этих полицейских приколов. Привык.

– Детектив Лэнкфорд! Давно не виделись.

Ли Лэнкфорд служил в убойном отделе полиции Глендейла и расследовал убийство моего бывшего сыщика Рауля Левина. Причин для его гримас, оскорблений и разногласий, которые еще, видимо, существовали между нами, было множество. Лэнкфорд, похоже, по природе ненавидел всех адвокатов. Потом возник небольшой камень преткновения, когда он по ошибке обвинил меня в убийстве Левина. А то, что я в итоге доказал его неправоту, распутав дело, тоже не улучшило наших взаимоотношений.

– Далековато ты забрался, – заметил я. – Разве вы, парни, не должны предъявлять обвинения в суде Глендейла?

– А ты, как всегда, Холлер, отстаешь от жизни. Я там больше не работаю. Ушел в отставку.

Я кивнул, словно считал это хорошей новостью, потом улыбнулся:

– Только не говори, что примкнул к противнику. Ты что, работаешь на кого-то из защиты?

Лэнкфорд всем своим видом продемонстрировал отвращение.

– Да ни за какие коврижки я не стану пахать на таких лицемеров, как вы. Я работаю на окружного прокурора. Кстати, за большим столом только что освободилось местечко. Почему бы тебе не присоединиться к себе подобным?

Лэнкфорд не изменился за те семь лет, что мы не виделись. Мне даже понравилось над ним подтрунивать:

– Спасибо, мне и здесь неплохо.

– Отлично.

– А как детектив Собел? Она еще работает?

В те времена я общался именно с напарницей Лэнкфорда.

– Еще в строю и неплохо справляется. Ну-ка скажи, который из этих милых и честных граждан, которых притащили в наручниках, сегодня твой клиент?

– Мой – в следующей партии. И кстати, его точно оправдают. Сутенер, которого обвиняют в убийстве одной из девочек. Очень трогательная история.

Лэнкфорд слегка откинулся в кресле, и я понял, что он удивлен.