Бронетранспортер ходит ходуном.

– Проклятие! Если так будет продолжаться, моему позвоночнику потребуется капитальный ремонт. У меня копчик уже в детскую присыпку размолотило.

Какой-то тайный Торквемада подсунул нам эту древность. Гаркнул: «Бронетранспортер для личного состава!» – и велел грузиться.

Чертов драндулет брыкается, трясется и раскачивается, как металлический стегозавр о трех ногах, пытающийся стряхнуть с себя вшей. Мрачная ведьма-водитель то и дело оглядывается, криво скаля желтые зубы. Эта вошь выбрала себе место, куда тяпнуть, если железный дурак вздумает остановиться.

У поездки есть и положительные стороны. Не нужно все время слушать Уэстхауза. Я больше не могу. И запоминать все детали нашего рейда тоже больше не могу.

Какого черта я всегда должен гоняться за материалами для таких невероятных статей?

Мне вспоминается одна, о ковбоях, объезжающих быков, которую я писал до войны. На Трегоргарте. Уж такой я дурак – должен все испытывать на себе. Но тогда я хоть мог в любой момент спрыгнуть с быка.

Командир смеется, и я поворачиваюсь в его сторону. Неясный золотоволосый силуэт в лунном свете.

– Сегодня они просто балуются, – говорит он. – Учения. Обыкновенные учебные стрельбы.

Его смех напоминает громоподобное пуканье.

Боковым зрением мне не удается определить, какое выражение у него на лице. В свете молний и вспышек лицо дергается, как в старинном кино, словно дух, который никак не может решить, в каком обличье явиться. Рельефный тевтонский профиль. Безумные глаза. Шутит? Порой это трудно понять.

Старший лейтенант Яневич и младший лейтенант Бредли не открывали ртов с тех пор, как мы прошли главные ворота. Они даже не вставали со своих мест, то ли считая заклепки на скачущей палубе, то ли вспоминая лучшие минуты своей жизни, то ли читая молитвы. Кто его знает, что творится у них в голове, лица ничего не выдают.

У меня странное чувство. Я в самом деле иду в рейс на клаймере. Мне одиноко и страшно, я растерян и уже не понимаю, какого черта мне тут понадобилось.

Наверху что-то взрывается, и на мгновение развалины кажутся рисунками, набросанными тушью на самом нижнем этаже преисподней. Заросли разбитых кирпичных колонн и ржавого железа не способны противостоять ударной волне неприятельского оружия. Рано или поздно все они рухнут. Некоторые просто требуют чуть больше внимания со стороны противника.

Беззвучный монумент по имени старший лейтенант Яневич оживает.

– Стоит взглянуть на один из их классных спектаклей, – говорит он.

И гогочет. Фраза звучит натянуто, как деланная улыбка в ответ на неудачную шутку. Но он, похоже, смеется не зря. Видимо, офицеры клаймеров обладают даром Истинного Зрения, и для них война – нескончаемая комедия положений.

– На последнюю тербейвилльскую резню ты опоздал.

Машина виляет, правые гусеницы взбираются на кучу булыжника, и мы на средней скорости колдыбаемся под углом в тридцать градусов. Группа космофлотчиков идет нам навстречу, шатаясь похлеще, чем наш бронетранспортер, распевая издевательски переделанную патриотическую песню. Они одеты в черное и потому почти невидимы. Лишь один бросает в нашу сторону презрительный взгляд. Его компаньоны, повиснув друг на друге, трусят как-то замысловато, по-заячьи. Так могла бы выглядеть колонна пьяных гномов, направляющихся на ночную смену в свою фантастическую угольную копь. У каждого по мешку с овощами и фруктами. Они исчезают в темноте у нас за спиной.

– Похоже, чуть поддали, – говорит Бредли.

– Мы по дороге сюда видели Тербейвилль, – говорю я. Яневич кивает:

– Я вдоволь насмотрелся.

Под Тербейвиллем в результате одной из самых удачных бомбардировок была похоронена штаб-квартира флота на планете.

Мы с командиром видели, как оседала пыль после этого.