Овладев Эскишехиром, французы и англичане, — по крайней мере на их месте я бы поступил так, — ударят на Измир и Бурсу. После их падения, судьба западной группировки будет решена. Много через Дарданеллы, когда тебе в спину дышат вражеские солдаты, не эвакуируешь, ну а если еще и Греция вступит в войну на стороне Англии и Франции…
Генерал покачал головой.
— Не сомневаюсь, что в этом случае восточная группировка почтет за лучшее признать власть марионеточного режима в Анкаре.
— Ну, хорошо, — произнес рейхсканцлер и по совместительству рейхспрезидент. — А куда, по-вашему, они ударят, чтобы рассечь Турцию?
Его собеседник задумчиво поглядел на карту.
— По большому счету, есть три варианта: на Зонгулдак, на Инеболу и на Самсун. Тактически, второй вариант лучше, поскольку позволяет повторить бомбардировки Одессы с меньшим расходом горючего, однако дороги к нему от Анкары далеко не так удобны, как по двум остальным направлениям. Захват Зонгулдака создаст угрозу для Стамбула. Это облегчит взятие Эскишехира, поскольку часть войск будет переброшена на стамбульское направление, но туда довольно просто перекинуть подкрепление, да и спасется при разгроме западной группы куда как больше войск. Самсун же находится в самом центре Турции, его сложно снабжать, иначе как по морю, войск там мало и, в основном, это резервисты… Я бы ударил туда, с последующим захватом Синопа. Он на полуострове, оттуда тоже можно неплохо действовать авиацией.
— Резонно, — вздохнул Гитлер. — Ваши выводы почти стопроцентно совпадают с выводами ОКВ и Генерального штаба.
Адольф, урожденный Шикельгрубер, поднялся со своего места, где внимал речам своего визави, подошел к нему, и остановился.
— Итак, насчет моей просьбы, Герман, — рейхсканцлер помолчал. — Я знаю, что вы планировали для себя участие в разгроме Франции, возглавляя собственный танковый корпус, но в сложившейся обстановке я прошу вас отказаться от этого предприятия и принять роль командующего войсками в Западной Турции.
— Но… у нас там, в основном, авиация, мой Фюрер. Я весьма польщен, но это все же несколько не по моей части. Почему я, а не кто-то из ведомства Геринга?
— Ну, вы скромничаете, — улыбнулся Гитлер. — Насколько я помню, с октября шестнадцатого и по август восемнадцатого года вы служили в штабе военно-воздушных сил Германии.
— О, когда это было, герр рейхсканцлер?
— Тогда же, когда Геринг воевал в воздухе, — спокойно ответил Гитлер. — Кроме того, мы уже провели консультации с союзниками, они готовы подчинить все имеющиеся войска в западной Турции нашему, немецкому генералу. Да и некоторое количество сил из состава ОКХ планируется отрядить именно туда. Так что вы мне ответите на мою просьбу, генерал-полковник Гот?
Окрестности города Мерзифон (Турция).
19 марта 1940 года, 11 часов 57 минут.
Макс-Гюнтер Шранк вышел из палатки радистов и мрачным взглядом уставился на стоящего неподалеку фон Берне.
— С-союзн-нички… — зло, сквозь зубы, процедил майор.
— Что, нас опять передислоцируют? — удивился оберлейтенант. — Теперь куда? На Кавказ?
— Шуточки все шутишь? — у Шранка дернулась щека. — Ну-ну. Шути. Я погляжу, как ты будешь шутить, когда тут будет неприятель. А будет он скоро.
— Да что случилось-то, герр майор? — опешил от этакой резкой отповеди Дитер.
— А ничего хорошего, — отрезал комбат. — Турки с румынами налетели на врага под Чорумом. Хотя… Скорее это на них налетели. Развернутыми порядками на колонну. |