– Иду!
Я с радостью вскакиваю и распахиваю дверь в приемную:
– Мира, на выход! А то меня из за тебя сейчас уволят.
– Да, кто тебя может уволить то? – недовольно хмурится нахалка.
– Давай, давай, давай, давай….! – я хватаю упирающуюся Мирку за руку и чуть ли не силком вытаскиваю ее из кабинета. Так и хочется дать ей пинка под зад.
– Подожди ты… – упирается она – не хочу я уходить!
– А придется. Все, пока! В сентябре увидимся на занятиях.
– Ты же в это время в США будешь!
– Тогда в октябре.
Препираясь, мы спускаемся на первый этаж, где я быстренько сдаю ее на руки милиционеру.
– Больше сегодня никого не пускать. Меня ни для кого нет!
* * *
Заявляюсь домой ближе к ночи. Дорепетировался до такого состояния, что в машине по дороге домой заснул. Даже Имант сегодня приехал раньше меня. Захожу на кухню, устало падаю на стул. Подперев щеку рукой, смотрю, как Веверс невозмутимо пьет чай с сушками.
– Есть будешь?
Щелк. Сушка хрустнула в кулаке генерала.
– Нет, не хочу. Если только чаю выпью с бутербродом.
Еще щелк. Не человек, а машина. Не ест, а подзаряжается, словно робот.
Имант, молча, встает и наливает мне большую чашку чая. Из хлебницы достает батон, из холодильника докторскую колбасу. Вместе с разделочной доской и ножом кладет на стол передо мной. Это прямо что то новенькое… С чего вдруг такая трепетная забота?
– Ешь давай, а то скоро на дистрофика станешь похож. Люда вернется, скажет, что я тебя здесь голодом морил.
– Мне все равно вес нужно сбрасывать до 72 х.
– Уже успокоился бы ты со своим боксом, а? Далась тебе эта олимпийская медаль!
– Не… это святое, тут дело принципа.
– Ильяс тебя совсем заездил.
– Ничего… сейчас в график с тренировками войду, и станет полегче.
Заставляю себя встать и помыть руки. Потом сооружаю бутерброд с колбасой. Но есть и, правда, совсем не хочется. Вяло жую, тупо уставившись в одну точку над плитой. Ем безо всякого удовольствия, даже вкуса колбасы не чувствую.
Молчим… Каждый думает о своем. За окном в саду стрекочут ночные цикады – обожаю этот успокаивающий, размеренный звук. Как же хорошо, что мы переехали за город, а то сидели бы сейчас в душной городской квартире. Вот, оказывается, с Имантом можно и комфортно молчать за столом, он хорошо чувствует эту грань, когда любые слова лишние.
– А где наш пострел?
– Умаялся и дрыхнет наверху. Я его вечером погонял по саду хорошенько, чтобы вся дурь вышла.
Я фыркаю и тянусь за чаем. Это как же надо было пса загонять, чтобы он даже не спустился меня встречать?! Изверг этот Имант, как есть изверг!
– Завтра в 12.00 в ЦК совещание в отделе культуры, тебе не мешало бы съездить. Только оденься прилично, не зли товарищей, у них и так на тебя аллергия.
Щелк, щелк, сушки закончились.
– Пусть супрастин выпьют. А по какому поводу совещаться будем?
– Композиторов собирают и поэтов песенников. К Олимпиаде нужны песни. Поучаствуешь?
– Не вопрос. Долго ли с айфона скачать. У меня даже готовый список где то был. А это что – Романов распорядился?
– Романов. Но сам тебе звонить не захотел.
– Все дуется на меня? Когда только надоест…
Имант пожимает плечами и ищет рукой сушку в вазочке, не находит. Его любовь к разным баранкам забавна, они у нас в доме теперь не переводятся – мама за этим особенно следит. Ну, должен же человек иметь хоть какие то слабости?
– Матери почему не звонишь?
– Вчера звонил и завтра позвоню, а сегодня замотался. |