Раньше я почему-то думал, что Звездинский сам все организует, сам и на сцене поет. А вот нет. Судя по всему, петь сегодня будут другие, а «царь» если только в конце что-то исполнит специально для юбилярши. На сцену поднимаются несколько человек, среди которых я узнаю…Кузмина и Барыкина. Молодые, кудлатые, тоже одетые в кожу и джинсу — просто униформа какая-то… Поют несколько своих песен, ничем особо не выдающихся. Народ пока ужинает, и никто плясать не рвется, но певцам хлопают.

— Как тебе? — интересуется моим мнением Звездинский

— Да, никак… Потенциал у ребят есть, играют хорошо, песни пока убогие.

— Хочешь сказать, до тебя им далеко?

— Пока да. Тексты песен совсем неинтересные.

— Ну, твои тексты, действительно поинтереснее и поразнообразнее.

— У меня даже про Бориса есть песня. Только боюсь, она ему не очень понравится.

— Что, правда есть?! Ну-ка напой…!

Я, невозмутимо пожав плечами, сходу запеваю дюновский припев

Брежнева расплескивает шампанское, сотрясаясь в приступе гомерического хохота. Звездинский тоже улыбается. А вот Борису такой поворот явно не нравится. Но он мужественно терпит чужой смех, а потом ловко уводит разговор в сторону

— Вообще-то, Галочка у нас обожает белогвардейские песни и романсы. У Миши есть чудесный «Поручик Голицын», слышал, наверное? Или «Очарована, околдована», «Сгорая, плачут свечи»…!

— Так вроде «Поручик Голицын» это чужая песня из 60-х, ее еще когда Аркаша Северный спел? — Я убедительно изображаю самое искреннее удивление — А «Балладу о свечах» и «Очарована околдована» на стихи Заболоцкого в 60-х наш ленинградец Александр Лобановский написал, это у нас в Ленинграде все знают.

Что, съел? В отличие от Звездинского я историю позаимствованных песен очень тщательно отслеживаю, и много чего о них знаю. Например, что в 90-е на всю страну прогремел суд, который признал за Лобановским авторство пяти песен, присвоенных Звездинским-Дейнекиным. Миша мило улыбается, но глаза у него злые, как бы не покусал меня…

— Так у меня все эти песни звучат в авторской обработке…

Ага…, считай, что выкрутился. Ну, да я и сам грешен, можно сказать живу этим, только цели у меня благороднее, и присваиваю я чужие песни крайне осторожно — то, что уже написано, не трогаю. И проколов пока не было.

На сцену возвращаются музыканты, опять начинают играть, теперь уже чужое импортное. Неплохо… Народ пускается в пляс. Я еще немного слушаю будущих звезд, без интереса смотрю на дрыгающуюся публику. Скучно. Я бы лучше поспать поехал. Но Брежнева не торопится уходить, любезничает с Бориской. В зале становится душновато и очень накурено. А пойду-ка я проветрюсь… Иду в туалет, потом выхожу на открытый балкон второго этажа. Ухожу в самый его конец, куда не падает свет из окон, в надежде, что меня здесь не увидят и не начнут приставать с пьяными разговорами. Стою, смотрю на небо, с которого накрапывает дождик. Что я здесь делаю…?

Невольно становлюсь свидетелем чужого разговора — на балконе появляются два пузатых дядьки, вышедшие покурить на свежий воздух. А заодно, видимо, и посплетничать подальше от чужих ушей. Меня они в темноте не видят, и потому разговаривают свободно. Мелькает фамилия Буряце, и я прислушиваюсь

— Наш-то Борюсик опять за старое взялся…!

— Так не от хорошей жизни. Боря работал с грузинами, а теперь, когда там многих посадили, включая самого Гилашвили, этот канал для него перекрыт.