|
Поступайте с ними, как положено. Пленный рыцарь понял, что верность осталась неоцененной, прокричал, безуспешно вырываясь из рук стражников: — Но как же милосердие? Вы же говорили о милосердии! Ульрих и Ангелхейм посмотрели на меня в изумлении. Я переспросил заинтересованно: — Я говорил? Пленник помотал головой. — Церковь говорит! — выкрикнул он торопливо. — Церковь глаголет о милосердии! А вы же церковник! — Эра милосердия придет, — пообещал я со вздохом, — когда постареют люди и опекающая их церковь. Но я молод, а молодость живет справедливостью. Церковь тоже, слава Богу, еще молодая, злая и малость безрассудная… Эй, этого повесить, остальных зарубить на месте. И… поехали, поехали дальше. Над пленными засверкали мечи, сэр Ульрих проворчал с удовлетворением: — Это по справедливости. — И никакого милосердия к преступникам! — добавил Ангелхейм. Я покосился на его чистое улыбающееся лицо. — Да, вы правы, дорогой друг. Пока никакого. Мы оставили разведчиков завершать расправу, Ангелхейм пару раз заинтересованно оглянулся, а Ульрих проворчал: — Как мало народу надо… Того и гляди, назовут вас Милосердным. Ричардом Милосердным!.. Тьфу, стыд какой. Видите, сэр Ричард, как превратно иные понимают такое незнакомое слово, как милосердие. Надо осторожнее с высокими понятиями. Ангелхейм заметил рассудительно: — Но сэр Ричард и так неосмотрительно милосерден. Когда другие вешают по двадцать человек, он только по пятнадцать. А то и, стыд какой, вообще не больше десятка! — Да, — сказал сэр Ульрих, — это сразу заметно. Я привстал в стременах, навстречу гигантскими прыжками несется Бобик с задавленным оленем в зубах и недоумением в глазах: почему так медленно? — Прости, — сказал я ему, — все никак не расстанусь с друзьями. Но вообще-то пора. Сэр Ульрих, сэр Ангелхейм! Передайте мои извинения остальным рыцарям, но я изнемогаю от нетерпения. Мой конь уже нехорошо ругается, что тащимся так медленно. Он молчит, но я все слышу. А Бобик? Посмотрите на Бобика! Он кричит, что я должен поспешить в Брабант, чтобы вам подготовить достойную встречу! Да-да, для вас старается, негодяй. Они помрачнели, а Ульрих сказал со вздохом: — Спасибо, сэр Ричард, что проехали с нами почти полдня! Я, честно говоря, ожидал, что умчитесь сразу, как захватим замок и освободим благородного герцога. — Я тоже, — сказал Ангелхейм серьезно. — Либо сэр Ричард устал трудиться, либо ему наше боевое братство с каждым днем все ближе. Ветер свистел в ушах, я зарывался в гриву, чувствуя себя как будто накрыло плотным бронебойным куполом. Сверху только ревет и воет, но уже не пытается подцепить меня и выбросить из седла. Бобик ухитряется мчаться впереди, черная шерсть медленно коричневеет, потом стала багровой, наконец засветилась тонкими рубиновыми нитями. Я не успел заорать, что надо остановиться, а то загорится от трения, впереди начала быстро расти каменная стена Великого Хребта. Зайчик сам сбросил скорость, а когда показалась черная дыра Тоннеля, мы уже неслись к ней, почти неотличимые от всадника на очень быстром коне с очень быстрой и очень крупной собакой. Я недолго вроде бы пробыл на этой стороне, но за это время прибавилось охраны, появились еще две башенки, а между ними широкий навес из толстых досок прямо над входом в Тоннель. Не навес даже, а добротный мост, а уж что на нем за ящики, корзины и бочки — можно только догадываться, глядя на мрачных монахов с очень недоверчивыми лицами. — Сэр Ричард, — сказал монах в первом ряду то ли обороны, то ли досмотра, — мы рады вашему возвращению… Взгляните вон в эту святую книгу… да-да… спасибо… Ничего не чувствуете? Хорошо… а теперь прочтите вот эти слова… Я проделал все и поинтересовался: — А с неграмотными как? Он ухмыльнулся. |
