|
— Аисты на зиму куда-то улетают. Все. Я подумал, спросил в затруднении: — Полагаю, что и красочный рассказ про капусту тоже не катит? Он ответил, внимательно глядя мне в глаза снизу вверх: — Да, по той же причине. — Гм, — сказал я, — ну, про пестики и тычинки рассказывать не буду… Он перебил: — Что такое пестики? Ты сядь, а то я шею сверну. Я сел, странный какой-то малыш, очень уж правильно строит фразы, да и какое-то мышление у него не совсем, не совсем. Его глаза оказались все равно чуть ниже моих, но уже терпимо. Я вздохнул и рассказал про эти пестики и тычинки, объяснил, что и у бабочек тоже так бывает, а чтобы ребенку было доступнее, проиллюстрировал историю происхождения видов, семьи, частной собственности и государства анекдотами, их у любого в голове в моем «срединном королевстве» больше, чем чего-то полезного, но здесь никто их не знает. Я оснащал примерами, потом из-за спины пахнуло опасностью. Я оглянулся, из замка вышла леди Элинор, лицо грозное, глаза мечут молнии. Не глядя на меня, сразу же спросила резко: — Родриго, что случилось? Он пожал плечами: — Ничего. Жак боится меня так же, как и остальные слуги. Только и всего. Она остро взглянула в мою сторону. — А этот дикарь? Он усмехнулся: — Этот дикарь, мама, меня не боится. И не понимает, почему надо бояться. Мы с ним общаемся совсем неплохо. С ним интересно. Она посмотрела на меня с недоверием. — С ним? — Мне интересно, — повторил ребенок упрямо. — Он рассказывал мне их… легенды. Это интереснее, чем слушать Ипполита или Винченца. — Может быть, — спросила она с надеждой, — тебе пора учиться у Уэстефорда? Он энергично помотал головой: — Ни за что! Меня не интересует его дурацкая магия. Она снова посмотрела на меня с недоверием. — А что, этот Дик рассказывает тебе про оружие? — Нет, мама, — ответил он капризно, — он не рассказывает про оружие, но все равно слушать его интересно! Ее взгляд перебегал с меня на малыша и обратно, наконец она покачала головой. — Нет, я не могу доверить, чтобы он рассказывал тебе хоть что-то, чего еще не слышала я. Я тебя очень люблю и не хочу, чтобы с тобой хоть что-то случилось! — Мама! — сказал он еще капризнее. Она, не поворачивая головы в мою сторону, произнесла: — Дик, на кухню. Я как можно быстрее исчез. Через часок во двор вышел Адальберт, сощурился от яркого солнца, крикнул: — Дик! Закончишь на кухне, бегом к леди Элинор! Я откликнулся: — Да я могу и не заканчивая… — Нет-нет, у тебя так хорошо получается. — Это я умею, — ответил я с гордостью говорящего вьючного животного. — На интересной работе и сны интересные видишь. — Да? — спросил он. — И что же ты видишь? Я удивился: — Конечно, баб, а что еще? Разве бывают другие сны? Он хохотнул и удалился. Ипполит, он подавал мне мешки с телеги, сказал наставительно: — Работай, работай, работай с утра до вечера, в конце концов твое рвение заметят, сделают тебя начальником стражи или кастеляном, и ты получишь право работать еще и ночью. Я сделал вид, что не понял юмора, я ведь туповатый, а если сам что брякну, то не пойму, что сказал умность, продолжал таскать мешки, пока телега не опустела. Ипполит соскочил, вытер вспотевшую лысину, разгладил взмокшую бороду, присел, разминая ноги, будто полдня не слезал с седла. — Иди к хозяйке, — посоветовал он серьезно. — Даже если не срочно, все равно старайся прийти пораньше. — Спасибо, — сказал я горячо, — спасибо, что учите меня, неразумного! Он отмахнулся, смущенный незаслуженной благодарностью: — Иди-иди. |
