|
Сэр Жерар издали вперил в него требовательный взгляд, но тюремщик дождался, пока приблизимся, неловко поклонился. — Ваша светлость… изволите спуститься? Я посмотрел на темное низкое небо, зябко передернул плечами. — Думаю, там еще хуже. Веди сюда. Барон Альбрехт понимающе кивнул, сэр Растер хранит молчание, как гробница древних королей. Тюремщик повернулся и пошел вниз, опираясь рукой о мокрую каменную стену. Мы слышали, как внизу гремят ключи, затем донесся скрип тяжелых металлических дверей, снова затихающий звон, удаляющиеся голоса. Насколько помню, там длинный коридор, на каждом повороте приходится подолгу открывать железные двери, отворяются медленно и туго, любой побег отсюда практически невозможен. Мы не обменялись ни словом, только сэр Жерар пару раз вздохнул так тяжело, что я раздраженно дернул щекой, и он поспешно отодвинулся за спины Альбрехта и Растера. Снизу донеслись тяжелые шаги, звон цепей. Герцог Сулливан вышел в простой белой рубашке, черных брюках и в старых сапогах, с черной щетиной на щеках и подбородке, сразу болезненно прищурился от яркого солнечного света. Все так же высок, мне почти вровень, это гигант, по здешним меркам, широк в плечах, на руках толстые железные оковы, между ними короткая цепь. Двое могучих парней в красных одеждах королевской стражи поднялись следом, а когда выбрались наверх, слегка придержали за локти осужденного к жестокой казни четвертованием. Я смерил его угрюмым взглядом, а он проморгался и в свою очередь посмотрел на меня с откровенной ненавистью. — Можешь не молиться, — сказал я ему с кротостью крокодила. — Я за тебя уже помолился. Сэр Растер спросил в великом удивлении: — Правда? Я поморщился. — Сэр Растер, мы же рыцари… конечно, я помолился! Про себя. — А-а-а, — сказал он с облегчением, — все хорошо, мой лорд, а то я уж было испугался. Барон Альбрехт посмотрел на простодушного рыцаря с ласковым укором, как на дитятю. Сулливан же игнорировал нас, с предельным равнодушием глядя мимо в темно-серое небо над остроконечными крышами домов. — Герцог Сулливан, — произнес я холодно, — вы признаны виновным и будете казнены. Он буркнул: — Это я уже где-то слышал. — Просто приятно напомнить, — сказал я с тем же холодком. — Есть ли просьбы, прошения? Он поморщился. — От меня? Не льстите себе. — Значит, нет, — сказал я с удовлетворением. — Это еще лучше. Приятно, когда ни пятнышка на совести… Однако у меня есть к вам предложение. Он искривил рот. — Повеситься самому? Нет уж, душу свою не загублю. — Зачем же? — возразил я. — Мне самому куда приятнее видеть, как вас казнят согласно строгой и ох какой справедливой и неспешной процедуре. На труп врага всегда смотришь с великим удовольствием, не правда ли? Даже с превеликим. Но предложение заключается в другом… Он чуть откинул голову и рассматривал меня с выражением полнейшего превосходства, как будто это он король, а я пришел просить милостыню. Не дождавшись реакции, я поинтересовался: — Вам даже не интересно, какое? Он презрительно оттопырил губу и, делая мне величайшее одолжение благодаря широте своей души и величайшей щедрости, проговорил лениво: — Ну… какое? — Мне нужно отлучиться, — сказал я. |
