|
Я кивнул сопровождавшим меня телохранителям, и они сразу закрыли дорогу своими телами. С балкона открывается дивная картина прекрасного Геннегау, но отец Дитрих повернулся к парапету спиной, на меня взглянули мудрые глаза много прожившего, много повидавшего и много понявшего в этой сложной жизни. — Сын мой, — произнес он мягко, но с укором, — ты не совсем верно меня понял… или я не сумел объяснить достаточно внятно. — Отец Дитрих? Он сказал со вздохом: — Я рекомендовал тебе побывать в Храме Истины вовсе не от имени церкви. И все еще рекомендую. Я быстро вернулся в зал, ухватил ближайшее кресло и бегом принес на балкон. — Отец Дитрих, прошу вас. Позвольте, помогу сесть. Он с легким кряхтеньем опустился на сиденье, в спине звучно хрустнуло. — Благодарю, сын мой. — Отец Дитрих, — напомнил я, — вы рекомендуете посетить Храм Истины… от себя лично? Почему? — Увы, сын мой, — сказал он невесело, — церковь, в силу того что ее идеалы должны принять сердцем как можно больше людей, подстраивается под их вкусы… нет, требования широких масс. — И уровень? — подсказал я. — Да-да, — сказал он, — спасибо. Именно уровень. Люди все-таки в массе хорошие и простые, совсем не герои и не подвижники. Их пугают рассказы о великих аскетах, занимавшихся истязанием плоти, им нужны более простые и понятные примеры того, почему нужно жить по- христиански, а не… язычески. Я воскликнул с жаром: — Это я как раз понимаю, отец Дитрих! — В самом деле? — спросил он с сомнением. — Ты ведь так молод и горяч… — Да, — сказал я торопливо, — но я как бы зело ленив ввиду развращенности комфортом… ну, нашими современными удобствами, ишь, мясо жарим уже и на сковородках, какой позор и падение нравов! Потому я и сам хотел бы упрощенного христианства, чтобы и христианином быть, и ничего для него не делать. Но я рыцарь, понимаю, делать надо и через «не хочу», но простой народ через это «не хочу» переступить не может. Он посмотрел на меня пытливо и с одобрением. — Понимаешь, — проговорил он с некоторой озадаченностью, — а с виду ты… гм… так мускулист и силен, что тебе мозги как бы и вовсе ни к чему. — Спасибо, святой отец, вы мне польстили. — Помнишь, — сказал он, — я как-то говорил о Тертуллиане? — Да, отец Дитрих! Он вздохнул, отвел взгляд. — Тертуллиан сделал для церкви едва ли не больше, чем все апостолы вместе взятые, ну, за исключением Павла. Тертуллиан заложил основы, фундамент учения, однако церковь отказывается признавать его учителем церкви. — Из-за его характера? — Отчасти, — сказал он. — Отчасти. Его пылкий и непримиримый характер позволял ему одерживать сокрушительные победы в диспутах с языческими мудрецами, однако он с таким же неистовством громил и церковные постулаты, упрекая в мягкотелости, терпимости, беззубости… Его не отлучили от церкви только потому, что тогда такой процедуры еще не существовало, но у многих иерархов церкви и сейчас начинается нервный тик, когда слышат его имя или приходится читать его работы. |
