|
За себя и за того парня. Который художник. Она помолчала, лицо оставалось неподвижным, потом тряхнула головой. – Впрочем, это ваши обычаи… Я в них не вмешиваюсь. А вы не должны вмешиваться в наши! Я изумился. – Я? Вмешивался? Она произнесла надменно: – И все-таки… та женщина виновата. Вы зря за нее вступились. Во-первых, она негодная прачка. Во-вторых, это наши обычаи. – Настоящий мужчина защитит даже простую прачку, – с достоинством сообщил я, – если она молода и красива. Она поморщилась. – Как избирательно!.. А не молодые и не красивые лишены вашей благородной защиты? Я вздохнул. – Нет. Их защищаем тоже. Уже по долгу. – А молодых и красивых? – допытывалась она. – Их и по долгу тоже, – отрезал я. – Но красивых всегда защищают охотнее. Искреннее! Но я в любом случае, когда вижу обижаемую женщину, забываю все басни о равноправии полов!.. Она вскинула брови. – О равноправии… чего-чего? Я отмахнулся, напоминая себе, что не стоит заводиться. Женщины с таким лицом обладают и сильным характером. А это значит, им хрен что вдолбишь. – Не важно, – сказал я почти мягко. – В нашем племени женщины добились равных прав с мужчинами. Тоже ездят в седле, стреляют из луков и даже орудуют мечами. А также имеют право обсуждать воинские вопросы наравне с мужчинами. Но все равно знаем, что они слабее, и потому защищаем… даже если и обижаются. Она рассматривала меня очень внимательно, словно пыталась отделить правду в моих словах от красивой брехни. – Странно, – произнесла она. – Я бы не обижалась. Хотя… нет, не знаю. Я смотрел на нее и раздумывал, почему принцессы почти всегда красивее простолюдинок, это же несправедливо… хотя и объяснимо: на вершину власти пробиваются самые жизнеспособные, сильные, неутомимые, умеющие еще и очаровать умением говорить, держаться, увлечь за собой массы. У таких, понятно, и дети в родителей. Сыновья сильны и отважны, хотя обычно и красивы, но на это обращаем внимание мало, а дочери красивы. Это тоже понятно, уродину король не возьмет в жены. И потому когда появляется эта Элеонора Гордая, ее подруги тускнеют, как луна и звезды перед восходящим солнцем. Она обратила внимание, что я смотрю на нее так, как и положено смотреть на женщину: с восторгом, мол, ты самая красивая на свете, хотя я чувствовал, что притворяться не приходится. – Что-то не так? – поинтересовалась она. Я покачал головой, не отрывая от нее взора. – Нет-нет, все так. Просто я на миг подумал, что делает в этом болоте такая сильная и красивая женщина, как вы. У вас есть характер! И красота настоящая, а не сю-сю, ням-ням, паря-патя. Такой красоты достойны только настоящие мужчины. Только они способны ее оценить… Но есть ли такие в вашем королевстве? Она нахмурилась, польщенная и обиженная одновременно. – Наше королевство, – сообщила она сильным и красивым голосом, в котором много от рычания львицы и совсем нет милого чириканья, чего всегда ждем от женщин, – самое крупное в Гандерсгейме… Или одно из самых крупных. Так что ни одна женщина здесь мужским вниманием не обижена. Я кивнул, принимая, пусть так, сказал медленно, круто меняя тему: – Я сюда ехал мимо дивной такой красивой горы с отвесными стенами, словно их отрезал тесаком неведомый бог. Это совсем недалеко от городских стен…Что-то я о ней слышал… но не вспомню. Она нахмурилась, это выглядит впечатляюще, лицо сразу стало злым и жестоким, а в темных как ночь глазах заблистали грозные молнии. |
