Она знала, что добродушный, веселый маленький Джимс не испорчен. Но все же, несмотря на улыбку, на сердце у нее было неспокойно. Она тоже много думала о новой миссис Андерсон и с беспокойством ожидала, какой окажется эта женщина.
«Я не смогу отдать Джимса женщине, которая не будет его любить», — думала она с мятежным чувством в душе.
— Думаю, дождь начнется, — сказала кузина София. — Сколько дождей в эту осень — ужас! В такую погоду страшно трудно будет приезжим, которые захотят обосноваться в наших местах. В дни моей юности такого не бывало. У нас обычно погода в октябре была отличная. Но теперь времена года уже совсем не те, что были раньше.
Телефонный звонок перебил страдальческий голос кузины Софии. Гертруда Оливер подняла трубку.
— Да… что? Как? Это правда? Это официально? Спасибо… спасибо!
Она обернулась и обвела выразительным взглядом лица сидевших в комнате, ее темные глаза сверкали, смуглое лицо вспыхнуло румянцем волнения. Неожиданно через густые облака прорвалось солнце и залило ярким светом большой красный клен у окна гостиной. Его огненные отблески, казалось, окутали фигуру Гертруды удивительным сверхъестественным пламенем. Вид у нее был как у жрицы, совершающей какой-то таинственный, торжественный обряд.
— Германия и Австрия запросили мира, — сказала она.
На несколько минут Рилла совсем потеряла рассудок: она вскочила и затанцевала, хлопая в ладоши, смеясь и плача.
— Сядь, детка, — сказала миссис Клоу.
— О, — воскликнула Рилла, — в прошедшие четыре года я провела столько часов, расхаживая по этой гостиной в отчаянии и тревоге. Позвольте мне теперь пройти по ней в радостном танце. Эта минута стоит долгих мрачных лет, прожитых ради нее; и воспоминание о ней могло бы позволить прожить их заново. Сюзан, давайте поднимем флаг… и мы должны обзвонить весь Глен, чтобы сообщить всем эту новость.
— Мы тепевь сможем есть столько сахава, сколько захотим? — оживленно спросил Джимс.
Это был незабываемый день. Когда новость распространилась по деревне, везде забегали взволнованные люди, многие бросились в Инглсайд. Пришли и Мередиты. Они остались к ужину, за которым все говорили и никто не слушал остальных. Кузина София пыталась утверждать, что Германии и Австрии нельзя доверять и что все это часть их коварной интриги, но никто не обращал на ее речи ни малейшего внимания.
— Это воскресенье возмещает все, что мы пережили в то, черное, мартовское, — сказала Сюзан.
— Я все спрашиваю себя, — произнесла Гертруда задумчиво и негромко, обращаясь к одной лишь Рилле, — не покажется ли нам жизнь довольно скучной и бесцветной, когда окончательно настанет мир. После того как человек прожил четыре года, заполненных ужасными новостями, мучительными опасениями, тяжелейшими поражениями, удивительными победами, не будет ли он считать не столь бурную жизнь банальной и неинтересной? Как странно… и радостно… и скучно будет не бояться ежедневного прихода почты.
— Еще какое-то время, я полагаю, мы будем его бояться, — сказала Рилла. — Пройдет еще несколько недель, прежде чем наступит мир… он не может наступить сразу. А за эти недели могут случиться разные несчастья. Восторг первых радостных часов у меня уже прошел. Мы одержали победу… но ох! какой ценой она нам досталась!
— Это не слишком высокая цена за свободу, — мягко возразила Гертруда. — Ты думаешь иначе, Рилла?
— Нет, — ответила Рилла чуть слышно. Мысленно она видела перед собой белый крест на поле сражения во Франции. — Нет… нет, если те из нас, кто остался жить, докажут, что достойны этой свободы… если мы «сдержим слово». |