А внутри — чудовищный провал, пропасть, в которую летишь и даже кричать от ужаса не можешь. «Рыжая, рыжая». И при этом стараешься говорить правильные вещи.
И, главное, делать правильные вещи.
— Ты им так не поможешь, солдат.
Это правда. В затылке — озноб.
Это проклятая, проклятая, проклятая, к воронам правда!
«Мул» посмотрел на центуриона, задергался, не отпуская края плаща. Из глаз легионера выкатились слезы. Он начал вдруг сползать, оседать, цепляясь за руку Тита Волтумия. Ноги не держали.
Подбежал легат. Лицо перекошенное. «Жалеешь, небось, что не убил тогда этого Арминия?», подумал Тит. «И тебя он обвел вокруг пальца, Гай. И пропретора. Всех нас обвел. Вот тебе и варвар».
Рыжая, снова прихватило у сердца. Она в обозе.
Легионер посмотрел на Гая снизу и начал выть.
— Где всадники?! — кричит «мул». — Почему они…
— Отставить! — легат холоден и спокоен. — Там Девятнадцатый легион, они разберутся. А мы выступаем по команде.
Легионер воет. Раздирает себе щеки ногтями.
Как плакальщица на похоронах.
— Возьмите его, — приказал легат. — Префекта Эггина ко мне! Живо!
Девятнадцатый ведет бой. Он — в конце колонны, обоз на его попечении.
Германцы врубились между когортами Девятнадцатого легиона, вбили клин — и расширили, разломали, словно рычагом, железное тело легиона. Шестая когорта, охраняющая обоз, оказалась отрезана. А вместе с ней — жены легионеров и все припасы. Девятнадцатый Счастливый дрался на узком фронте, стиснутый с двух сторон лесами и болотом, а на головы его «мулов» без остановки летели камни и копья.
Варваров тысячи. Похоже, они собрались сюда со всей Германии.
Марсы и ангриварии, херуски и бруктеры, лангобарды и фризы, трементины и герарии.
Все вдруг неожиданно и дружно ненавидят римлян!
Среди полуголых германцев бьются бритые и коротко стриженные гемы в римских лориках. С римскими же гладиями, пилумами и зелеными щитами вспомогательных когорт. В дешевых бронзовых шлемах, которые положены солдатам второго сорта.
Бой идет до остервенения.
Несмотря на огромные потери, Девятнадцатый Счастливый выжимает гемов из узкого горлышка. Еще немного и…
Мы идем по Африке.
Мы идем по Галлии.
Мы — идем.
Внезапно строй римлян прогибается. Глухие удары. Крики и вой. Во фланг наступающей центурии врезался новый отряд варваров. Гигант — германец с молотом разносит строй — одним ударом убивая по два — три человека, проламывая щиты и доспехи. Он невероятно, чудовищно силен. Люди такими не бывают.
Рет Септимий, оптион Девятнадцатого Счастливого, орет и колет, колет и орет. Это работа. Горло уже хрипит так, что слова вылетают оцарапанными.
— Баррраа! — гремит над лесом.
Гемы наседают. Кричат, накручивая себя, и лезут на стену щитов. Для них война — развлечение и показуха, для римлян — тяжелый труд. Но мы делаем свое дело. И делаем его хорошо.
«И это, к воронам, наш обоз!»
Септимий колет.
Внезапно в оптиона словно плеснули кипятком — левая щека горит. И мокрая. Септимий дергается, с края шлема падают красные капли. Кап, кап. Германцы взрываются криком. И легионеры тоже кричат — но по — другому. В ужасе. Оглушенный, оптион падает на колено. Рядом валится тело в лорике — и с чем‑то непонятным вместо головы. Жуткое месиво. Точно голову легионера расплющили вместе со шлемом.
Септимий моргает. Начинает подниматься… Ничего, сейчас мы все исправим. Во всем разберемся…
— Рет, осторожней! — кричат ему. |