В руке — деревянное ведро. Рабыня аккуратно обходит пьяницу и выливает ведро в канаву. Затем некоторое время девушка стоит, словно не чувствуя вони. Лицо измученное…
И почти счастливое.
В каком аду нужно находиться целый день, чтобы вонь сточной канавы показалась свежим воздухом?
Гниющие рыбные головы.
Я иду. Девушка вытирает лоб тыльной стороной ладони, провожает меня взглядом. Что она увидела? Предполагается, что я выгляжу как легионер — дезертир. Таких здесь должно быть полно…
Останавливаюсь. А это мысль, пожалуй.
Возвращаюсь.
Рабыня поднимает брови. Красивая. Хотя под глазами темные круги, а руки и бедра — в синяках от щипков посетителей. Есть такой тип красоты, что сияет только ярче — вопреки всему. Интересно, кто она по происхождению? Гречанка? Италийка? Кожа смуглая. Длинные ноги, гордая осанка, изящный изгиб шеи. Ее отмыть, приодеть, накрасить, надушить, сделать прическу — и готова первая красавица Рима. Жаль, что у меня нет времени заниматься ее судьбой…
Жаль.
Киваю девушке и толкаю дверь таверны.
Народу немного. Мало кто оборачивается в мою сторону.
Над очагом висят засиженные мухами колбасы. Рядом — свиная нога, закопченная вместе с кожей. Огромная. По коричневой поверхности взгляд невольно скользит.
Деревянные столы и лавки — грубые, но добротные, словно их на века делали.
В целом, здесь лучше, чем я думал. Обстановка как в дешевой таверне где‑нибудь в Субуре. В центре — очаг со столом для готовки. Вон та дверь ведет в кладовую. Слева — лестница на второй этаж. Это для тех, у кого есть деньги.
Жужжание. Я лениво отмахиваюсь. Мухи сонные, словно вот — вот на лету впадут в спячку. Скоро осень…
Она уже наступила.
Я сажусь, кладу ладони на столешницу. Закопченная, жирная поверхность. Крошки попадают между пальцами. На столешнице вырезана надпись:
LEVATE DALOCU
LUDERE NESCIS
IDIOTA RECEDE
Встань и уезжай
Ты не знаешь игру
Идиот, уходи!
Если бы я не знал, что это поле для игры в дуодецим — «дюжину», я бы решил, что это личное послание.
Для меня.
Интересное ощущение. Этот стол мне точно родной. Немало времени я провел, играя в «дюжину» в самых грязных и опасных кабаках Субуры.
Азарт. Особая болезнь.
С замиранием сердца смотришь, как кости со стуком падают на стол, кружатся в танце и… вот — вот… есть! Есть!
Шесть и один.
Отличный ход. Ставишь фишки на первую и на шестую буквы. Затем ход соперника. Потом снова кидаешь и снова ходишь, все дальше передвигая фишки. Двигаясь к финалу.
А потом соперник рубит твою фишку. И все приходится начинать сначала…
Да, немало времени.
И еще больше — денег. Я почти наяву вижу: золотые ауреи, падающие в гору таких же золотых ауреев. И на каждой монете: профиль божественного Августа…
— Что угодно?
Я поднимаю взгляд.
Хозяин — упитанный, с лысой головой, словно надетой прямо на плечи, минуя шею. Толстые пальцы с короткими фалангами. Кожаный фартук, засаленный и прожженный.
Взгляд его зеленых — надо же! — щелок — глаз останавливается на мне. Хозяин мигает, раз. Другой. Похоже, у него нервный тик.
— Господин? — говорит хозяин. — Чего желаете?
Его левая рука поднимается, чтобы почесать правую. Я моргаю. Большая часть предплечья у него нежно — розовая, резкими пятнами. От вида этих пятен меня бросает в дрожь.
Ожог. Когда кожа сгорела едва не до мяса…
Огонь. Пламя. «Смотри, Гай».
Я моргаю. Потом говорю:
— Жареной колбасы. |