|
Я заранее радовался, потому что представлял себе такую сцену: вот я приближаюсь к бару, приятели смотрят на меня одно мгновенье, а потом все вскакивают и бросаются мне навстречу; один кладет мне руку на плечо, другой справляется о моем здоровье, третий рассказывает о событиях, происшедших в мое отсутствие. Словом, я понял по этой своей улыбке, что люблю моих друзей, и предстоящая встреча с ними вызывала у меня даже некоторый трепет, подобный тому, какой испытываешь, встречаясь с любимой женщиной после долгой разлуки. Я был преисполнен дружеских чувств, и, как это часто бывает, то, что переживал я, казалось мне, должны были переживать и все остальные.
Но войдя в бар, я увидел, что он пуст. Тут не было никого, кроме бармена Саверио, начищавшего стойку и кипятильник, и Марио, хозяина бара, который сидел за кассой и читал газету. Приглушенно звучала танцевальная музыка, которую передавали по радио. Марио — высокий и вялый парень с маленькой головкой, с глазами женщины, заплывшими и томными, — и я были, можно сказать, как братья. Мы выросли на одной улице, вместе ходили в школу, вместе служили в армии. Счастливый, взволнованный, приблизился я к нему. А он в это время продолжал читать газету. От слабости и волнения у меня почти пропал голос. Я проговорил едва слышно: — Марио… — А, Джиджи, — сказал он своим обычным тоном, поднимая глаза от газеты. — Недаром говорят: кто не умирает, на новую встречу надежд не теряет… Что с тобой было? — Воспаление легких, мне было так плохо, что пришлось делать уколы пенициллина… Не хочется и говорить, что я перенес. — В самом деле? — сказал он, глядя на меня и складывая газету. — Это заметно… Ты немного сдал… Но теперь ты здоров? — Да, я, можно сказать, выздоровел, но все же еле держусь на ногах… Доктор говорит, что я должен провести на море по крайней мере месяц. — Он прав… Это болезнь опасная… Не хочешь ли кофе? — Спасибо… А где все? — Саверио, чашку крепкого кофе для Джиджи… Друзья? Они только что ушли в кино. Он снова развернул газету, как будто собирался продолжать чтение. Я обратился к нему: — Марио… — В чем дело? — Послушай, ты должен оказать мне услугу… Для того чтобы провести месяц на море, нужны деньги… У меня их нет… Не мог бы ты одолжить мне десять тысяч лир? Как только я снова начну работать на бирже, я тебе их верну. Он посмотрел на меня долгим взглядом своих черных томных глаз, потом сказал: — Посмотрим, — и открыл ящичек кассы. — Смотри, — показал он мне почти пустой ящик. — У меня сейчас как раз их нет… Я недавно заплатил долг… мне очень жаль… — Как так нет? — проговорил я растерянно. — Ведь десять тысяч — это не так уж много… — Больше того, это мало, — сказал он, — но нужно их иметь. — Тут его как будто осенило, он обернулся к стойке и крикнул: — Саверио, нет ли у тебя десяти тысяч лир? Джиджи просит взаймы. Саверио был беден и обременен семьей. Он, конечно, ответил: — Синьор Марио… откуда у меня десять тысяч? Тогда Марио, обернувшись ко мне, сказал: — Знаешь, кто может тебе одолжить? Эджисто… У него ведь магазин, который приносит большой доход… Эджисто тебе, конечно, одолжит. Я ничего не ответил: я просто онемел. Я выпил из приличия чашку кофе и хотел заплатить сам. Марио все понял и сказал: — Я очень сожалею, ты знаешь… — Ну, что ты, что ты, — ответил я и вышел. |
