|
Там жил Аттилио, еще один мой приятель, у которого я рассчитывал занять денег. Он был третьим и последним, на кого я надеялся, потому что все остальные товарищи из нашей компании были бедняки и, даже если бы захотели, не смогли бы ссудить мне ни одного чентезимо. Я все заранее обдумал и рассчитал, вы сами можете в этом убедиться: Марио владел баром, где всегда бывало много посетителей, Эджисто наживался неведомо как на своем магазине подержанной мебели, а Аттилио тот просто занимался мародерством в своем гараже, отдавая напрокат машины и ремонтируя их. Мы с Аттилио тоже были вроде как братья, я был даже крестным отцом его дочки. Когда я вошел, Аттилио лежал под машиной, голова и грудь его не были видны, только ноги торчали наружу.
— Аттилио, — позвал я, но на этот раз в моем голосе уже не было никакого трепета. Он повозился там еще немного, а потом осторожно вылез, вытирая залитое маслом лицо рукавом комбинезона. Это был коренастый мужчина с мрачным лицом цвета непропеченного хлеба, с маленькими глазками, низким лбом, со шрамом над правой бровью. Он тотчас же сказал: — Знаешь, Джиджи, если ты пришел насчет машины — ничего не выйдет, они все заняты, а большой рыдван сейчас в ремонте. Я ответил: — Да нет, дело не в машине… Я пришел просить тебя об одном одолжении: дай мне взаймы двадцать пять тысяч лир. Он хмуро посмотрел на меня, потом сказал: — Двадцать пять тысяч лир… Сейчас я тебе их дам… подожди. Я был поражен, потому что больше уже ни на что не надеялся. Он медленно подошел к куртке, висевшей в гараже на гвозде, вытащил из кармана бумажник и, подойдя ко мне, спросил: — Дать тебе бумажками по тысяче или по пять тысяч лир? — Как тебе удобнее, мне безразлично. Аттилио пристально посмотрел на меня. В глазах его появилась какая-то непонятная угроза. Он продолжал настаивать: — А может быть, ты хочешь получить частично в сотенных бумажках? — Большое спасибо, в бумажках по тысяче лир было бы в самый раз. — Так, может быть, — сказал он, как будто осененный догадкой, — тебе дать тридцать тысяч? Если нужно, скажи, не бойся. — Да, ты угадал, давай тридцать тысяч… мне как раз нужна такая сумма. — Давай руку. Я протянул ему руку. Тогда он отступил на шаг назад и сказал свирепым голосом: — Скажи, курицын сын, ты что, и вправду решил, что деньги, которые я зарабатываю с таким трудом, я должен тратить на бездельника, вроде тебя? Ты так решил, да? Но ты ошибся. — Да я… — Да ты болван… Я не дам тебе и сотни лир… Нужно работать, взялся бы лучше за дело, вместо того чтобы проводить время в кафе… — Мог бы сразу это сказать, — разозлился я, — кто же поступает так… — А теперь проваливай, — заявил Аттилио, — уходи сию же минуту… Скатертью дорога. Я не мог больше сдерживаться и сказал: — Мерзавец! — Что? Что ты сказал? — закричал он, схватив железный ломик. — А ну-ка повтори! Словом, мне пришлось спасаться бегством, иначе бы он меня избил. Вернувшись в то утро домой, я почувствовал себя постаревшим лет на десять. Мать из кухни спросила меня: — Ну, одолжили тебе деньги твои друзья? Я ответил: — Я не застал их. Но за столом, видя, что я расстроен, мать сказала: — Признайся: они ведь не захотели одолжить тебе денег… К счастью, у тебя есть мать… вот, возьми. Она достала из кармана три бумажки по десять тысяч лир и показала их мне. |
