Я повторял в недоумении:

— Все достоинства? Смотри-ка, а я и не подозревал!

— Да, все… во-первых, ты красивый!

Признаться, это меня смешило. Я говорил:

— Я? Красивый? Да ты посмотри на меня хорошенько.

— Еще бы я на тебя не смотрела! Я с тебя глаз не свожу!

— Ну, а мой нос? Ты хорошо рассмотрела мой нос?

— Вот как раз такой нос мне и нравится, — отвечала Ида, ущемив мой нос двумя пальцами и раскачивая его из стороны в сторону, словно колокол. — Что за нос!.. За этот нос я все на свете отдам!

Потом она добавляла:

— Кроме того, ты умный.

— Умный? Я? Но все говорят, что я дурень.

— Это они из зависти, — отвечала она с чисто женской логикой. — Ты умен, очень умен… Когда ты говоришь, я слушаю, разинув рот… Ты самый умный человек, какого я встречала.

— Но ты ведь не скажешь, — снова начинал я немного погодя, — что я сильный… Этого уж ты утверждать никак не можешь.

А она пылко:

— Да, ты сильный… очень, очень сильный.

Это уж было чересчур, так что я просто не знал, что и сказать. А она продолжала свое:

— А потом, знаешь что? В тебе есть что-то такое, что мне безумно нравится.

— Да что же это такое, позволь узнать?

— Уж и не знаю, как тебе объяснить, — отвечала Ида. — То ли голос, то ли выражение лица, то ли походка… Ну, что-то такое особенное… ни в ком этого нет, кроме тебя.

Ну, конечно, поначалу я ей не верил и заставлял ее повторять все это только потому, что меня забавляло сравнивать ее мнение с тем, что я всегда сам о себе думал. Но постепенно, день ото дня, я, признаться, стал немного воображать о себе. Мне все чаще приходила мысль: «А вдруг это правда?»

Не то чтоб я действительно стал считать себя не таким, каким всегда представлял. Но слова Иды о «чем-то таком особенном» вселили в мою душу сомнение. Я чувствовал, что в этой фразе и была разгадка тайны. За это самое «неизвестно что» женщинам подчас нравятся горбуны, карлики, старики, иной раз даже уроды. Почему не могу понравиться и я? Ведь я-то все-таки не горбун, не карлик, не старик и не урод!

Недавно решили мы с Идой пойти в цирк, который расставил свой шатер прямо напротив проспекта Аркеолоджика. Настроение у нас было в тот вечер очень веселое; мы устроились на дешевых местах, тесно прижавшись друг к другу, рука в руке. Рядом со мной оказалась высокая блондинка, молодая и красивая. Около нее сидел смуглый юноша, тоже высокий и сильный, по виду спортсмен или моряк. Я еще подумал: «Вот, что называется, красивая пара!». Потом я о них забыл и смотрел во все глаза на представление.

Сначала на арене, посыпанной желтым песком, никого не было, но в глубине цирка, на трибуне для оркестра, музыканты в красной униформе — одни флейты и трубы — непрерывно играли всякие военные марши. Наконец выбежали четверо клоунов: два карлика и двое побольше — лица в муке, широкие штаны и стали выкидывать такие уморительные штуки, раздавать друг другу пощечины и пинки, что Ида от смеха даже закашлялась. Потом оркестр заиграл быстрый марш и вывели дрессированных лошадей. Их было шесть: три серые в яблоках и три белые. Они начали потихоньку кружить по арене, а дрессировщик в красном с золотом костюме, став посредине, щелкал своим длинным бичом. Потом выбежала девушка в тюлевой юбочке и белых чулках, схватилась за седло одной из лошадей и ну прыгать ей на спину и соскакивать на арену, а лошади-то сначала пошли рысью, а потом припустили галопом.

После лошадей вернулись клоуны, стали препотешно кувыркаться и награждать друг друга пинками, а потом вышла целая семья гимнастов на трапециях: папа, мама и мальчик; все трое в голубых трико, такие мускулистые, особенно мальчуган.