Я не сумел.
Лени быстро повернулась к Томми и перевела ему всё, что сказал отец. Она был в отчаянии. Граф сдержанно кашлянул, а затем мягко, но недовольно сказал по-английски:
– Простите, это действительно очень частный вопрос. Молодой человек… – Он вопросительно посмотрел на Лени.
Девушка повернулась к нему и почти плача сказала:
– Он эксперт.
Профессор Гульельмо снял пенсне, скосил голову набок и спросил:
– Хорошо знает античность?
– Нет! – вскричала Лени. Её молодой голос смело и вызывающе разбил тишину комнаты. – Нет, он хорошо знает жизнь!
Она внезапно повернулась к Томми и горячо заговорила:
– О, Томми, Томми! Сделай что-нибудь! Сделай так, чтоб статуя ожила. Вдохни в неё жизнь ради меня, как ты сделал в Колизее, когда оживил тот древний люд, Томми… Томми схватил её за плечи и сказал:
– Всё понял. Выше нос, малыш! Картина ясная. – Он оглянулся на группу мужчин.
– Все ли присутствующие здесь джентльмены понимают по-английски?
Мужчины наклонили головы. Дзанни ответил:
– Естественно. Как все образованные люди.
– Отлично,- сказал Томми. – Если вы чего-нибудь не поймёте, Лени растолкует. Она уже усекла мой жаргон. – Он ухмыльнулся в сторону Дзанни. – Образованию есть предел. Лени, передай этим господам, чтобы сохраняли спокойствие. Мне нужно всего пять минут, осмотрю этого малого. Может, я сумею помочь.
Он шагнул вперед и медленно подошёл к статуе, а четверо мужчин и девушка наблюдали за ним. Томми встал перед огромной глыбой – руки в карманах, голова склонена набок – и медленно заговорил сам с собой:
– Римский парень, эй! Ну и отколошматили тебя! Хо, если снять тебе баки – вылитый Паолино, когда тот сидит в раздевалке после боя с Максом Шмелингом. Ну и взбучка! А какие оловянные уши у тебя, дружок! Ты, видимо, стоял, как пень, а? Ну и работка, ну и работка!
Он начал медленно обходить статую, тщательно осматривая ее. Пальцы его ощупали все три раны с правой стороны, затем он быстро перешел па левую сторону, разглядел левую руку, присвистнул и сказал: "О-о, боковой удар!" Томми вспрыгнул на пьедестал, откуда рассмотрел и ощупал следы ударов на лице. Он снова спрыгнул на пол, встал в боксерскую стойку, посмотрел на бойца, сменил стойку и быстро обошёл его. Один раз он обратился к графу Альберини:
– Эти вмятины настоящие? Не случайные? Века под землей… Может, небрежно обращались?
– Мы не считаем, что она веками лежала под землей,- с легкой усмешкой ответил граф,- но все эти порезы и ссадины сделаны только скульптором.
– Замечательно. Это я и хотел знать. Он сделал еще один круг, попятился и в легком полупоклоне произнес:
– Спасибо, старина. Не ты первый, не ты последний, кому так расквасили уши.
Томми повернулся лицом к группе, уголком рта бросив Лени что-то вроде: "Мошенники!", а затем с артистической беззаботностью, восхитившей его самого, сказал:
– Джентльмены, что вам угодно знать об этом парне?
Первым за соломинку ухватился старый профессор Лишауэр.
– Што? Разве у вас есть што-нибудь сказать нам?
В его голосе слышалось такое отчаяние, что Томми стало стыдно за свою красивую позу, и он осёкся.
– И даже много, – мрачно ответил он – Во-первых, этот тип был левшой.
– Кем? – вежливо осведомился профессор Гульельмо.
– Левшой. Он бил левой, понимаете? Спорю, бойцы дрались с ним без особого восторга. Никто не любит драться с левшой.
Граф Альберини заинтересовался.
– Да? – спросил он. – А как вы это установили?
– Гляньте, – сказал Томми, – этого нельзя не заметить. |