По большому, гамбургскому, счету Ксению Петровну не интересовало, как живет и что делает внучка. Главное и первостепенное, чтобы внучка секунда в секунду следовала распорядку дня, хорошо училась, занималась самодисциплиной и приучалась к жесткому порядку.

Все!

Подъем, завтрак, школа, возвращение из школы по часам, обед, выполнение домашнего задания, прогулка, уборка помещения, отведенное время на чтение русской классической литературы, умывание, отбой.

Никаких телевизоров, кукол-игрушек, подруг-друзей, иных развлечений. Раз в неделю проверка дневника, поставив Катьку по стойке «смирно» перед собой.

За четверки прогулка сокращалась на час, заменяясь дополнительными занятиями по предмету и чтением классики.

Катька сжималась от ужаса, представляя, какие последуют репрессивные меры, если в дневнике обнаружится тройка или замечание о плохом поведении.

Но таковых, слава богу, не имелось, а вскорости ее стараниями и четверки исчезли со страниц дневника.

Всю ее одежду и обувь бабушка покупала сама, ни разу не взяв Катьку с собой в магазин для примерки. Она тщательно и планомерно определяла все Катькины размеры портновским метром, вплоть до ступней ног. Заносила данные в специально купленный для этих потребностей блокнот и ехала в магазин.

Можно себе представить, как выглядел ребенок, одеваемый такой бабушкой!

Конечно, без всяких сомнений, среди сверстников она была девочка-изгой, уродина, нелюдимая одиночка, презираемая отличница, чучело.

У нее никогда не было подруг-друзей, даже просто хорошо относившихся к ней ребят. Нигде – ни в школе, ни во дворе. Положенные по расписанию два часа вечерней прогулки Катька просиживала на скамейке с книжкой, естественно, классической русской литературы, предписанной к прочтению – шаг влево, шаг вправо – хо-хо…

Ее не трогали, не задевали и не подходили к ней ребята со двора, до такой степени она была сера и незаметна. Даже хулиганы, имевшиеся во дворе и окрестностях, – а как же без них-то – не снисходили общением или «наездами» до Катерины, сидевшей смирной мышью на скамейке с книжицей на коленках, иногда в окружении местных бабулек.

И произрос бы из этого дитя либо какой-нибудь убогий овощ, удобренный уверенностью в своей «кругом ужасной виноватости», с подавленной окончательно в зародыше волей и характером, либо бунтарь, страдающий пьянством, наркотой и всеми возможными идиотизмами подросткового протеста, если бы не вошел в ее жизнь Тимофей.

Нет, не вошел. Правильнее сказать – она его втащила своими детскими ручками.

Стояло лето. Катерина прожила с бабушкой год.

Летом распорядок дня менялся в связи с окончанием учебы, наполняя школьные часы занятий чтением «правильной» литературы, посещением музеев с обязательным устным отчетом об увиденной экспозиции и предъявлением входного билета на оную, все остальное изменению распорядка дня не подлежало.

В музеи, кстати, девятилетняя Катерина ходила сама, придумав одну-единственную во всех посещаемых заведениях отговорку для кассирш и билетерш на входе:

– Бабушка ушла вперед, а я догоняю!

Выдавать всегда с энтузиазмом и улыбкой!

Срабатывало без сбоев! Да и кто бы заподозрил, что девятилетний ребенок, находясь в трезвом уме и при памяти, по собственной инициативе в одиночку станет посещать пыльные музеи, да еще во время летних каникул. Вот вы знаете такого ребенка? Вот и билетерши не знали.

Благо жили они в самом центре, и до любого музея можно было если не дойти пешком, то добраться на троллейбусе или автобусе, не спускаясь в метро, что Катерине категорически запрещалось.

Дальние музеи, усадьбы типа «Коломенского», «Царицына» и далее по списку достопримечательностей столицы, бабушка включила в распорядок летнего дня с четырнадцати Катькиных лет.