|
Он был острым полемистом, опыт митингов, предвыборных собраний и парламентских зубодробительных стычек укрепили его веру в себя. Не прошло даром и его пребывание на вершинах властных структур. Однако сейчас Андрей Андреевич ощущал, что ему трудно разговаривать с этим Профессором, который на самом деле был никаким не профессором; он все время чувствовал какую‑то принижающую его властность и даже снисходительность в тоне собеседника, в неспешных длиннотах, которые позволял себе Профессор, даже во взглядах, которые он бросал исподлобья, поднося ко рту чашку кофе. И потому вопрос Шишковца прозвучал резче, чем того требовали обстоятельства, – ему просто нужно было переломить психологический настрой разговора, и тема давала для этого удачный повод.
Да, давала. Шишковец был связан с КПСС только формально: был, состоял, участвовал. Как все. И не более того. Он не сделал никакой партийной карьеры, хотя связи отца, второго секретаря обкома, давали ему эту возможность. Всего, чего он в жизни добился, он добился сам. В отличие от Профессора, который всю жизнь просидел в КГБ и внешнеполитическом отделе ЦК и лишь в финале драматических событий августа 1991‑го предпринял какие‑то меры для блокирования частей КГБ, подготовленных для штурма Белого дома. Что это были за меры, Шишковец не знал, о таких вещах не принято было расспрашивать, но президент очень высоко ценил Профессора и прислушивался к его мнению даже тогда, когда ни к кому не прислушивался. И все‑таки нужно было поставить этого старого грифа на место. Поэтому Шишковец повторил: – А вы? – Я был уверен, что он сделал благое дело, – добродушно, как говорят о погоде, ответил Профессор. – Во‑первых, сэкономил стране миллионы долларов, которые мы скармливали этим дармоедам, то есть дружественным компартиям. Во‑вторых, дал возможность Интерполу, ЦРУ и «Моссаду» ликвидировать самые опасные гнезда международного терроризма, которые создавались под видом центров национально‑освободительного движения. И не столько его слова, сколько этот благодушный тон окончательно вывел Шишковца из себя. – Благое дело, говорите? Прекрасно! Вы были в этом уверены? Прекрасно! Есть только один вопрос: как вы были в этом уверены – вслух или про себя? – Я доложил о своих соображениях Юрию Владимировичу Андропову. В то время он возглавлял КГБ. Он согласился со мной. – Как?! – вырвалось у Шишковца. – Вы доложили Андропову, и он… – Да, он согласился со мной. И информировал о моем докладе кое‑кого из секретарей ЦК. К сожалению, его позиция не нашла поддержки. – Погодите, погодите! Вы хотите сказать, что Андропов уже тогда… – Я не хочу его ни хвалить, ни ругать. Но он был профессионалом. И уже тогда понимал, что нужно немедленно что‑то предпринимать, если мы не хотим того положения, которое имеем сегодня. И какое будем иметь завтра. – Какое же положение мы будем иметь завтра? – сдерживаясь, поинтересовался Шишковец. – Чтобы поговорить об этом, я и попросил вас прервать свое общение с дочерью и срочно приехать сюда. И для начала послушать эту пленку. Но прежде я хочу закончить тему. Так вот, полковник не сдал ни одного нелегала, хотя знал практически всех. Это было его условием. Мы не трогаем его семью, а он не мешает работать нам. Он и сегодня может провалить всю нашу сеть от Европы до Канады. Он свои условия выполнил. Мы своих, к сожалению, нет. Его жена, пятнадцатилетний сын и мать погибли в автомобильной катастрофе. Это было около десяти лет назад. Я был резко против такого решения. – И после этого… – Он продолжал держать слово. Он понимал, что ребята, разведчики, тут ни при чем и что решение принимал не я. Не знаю, как бы я поступил на его месте. Право, не знаю. Хочу надеяться, что так же. Но не очень в этом уверен… – Почему он вообще решил уйти на Запад? – После вторжения наших войск в Чехословакию. |
