– А я не девушка, чтобы меня любили, а то еще и поиметь захотят, – ответил Джанаев.

– Грубо, но честно. И я постараюсь быть с вами честным, товарищ подполковник. Наш договор остается в силе? Вам важно поймать убийцу или убийц. Вы его или их поймаете. Сначала с ним или с ними поговорим мы, и они или он выводит нас на заказчиков, а потом мы отдаем его или их вам. А то, что касается характера груза, извините, не ваше дело. Мы ловим не просто убийц, а государственных преступников. Поймите правильно. Договорились?

– Я согласен, – ответил Джанаев подумав. – А в качестве первого вклада в наше «общее» дело скажу, что я знаю, где лошади и телеги Плаховых.

– Ну вы, товарищ полковник, реальный ковбой. Только не обижайтесь, – рассмеялся Василевич.

– Я не обижаюсь, товарищ майор. На обиженных воду возят, как говорят.

– Вы неплохо ориентируетесь в русской филологии. А ведь вы не русак?

– Я осетин и гражданин России. А вы тоже не рязанский парень.

– Слушайте, подполковник, вы еще и антисемит?

– Что, попал в точку? Шучу. Я навел о вас справки. По документам вы белорус. Довольны?

– Вернемся к нашим баранам, то бишь к лошадям, – сменил тему Василевич.

– Лошади в цыганском таборе Алмазова. Табор стоит в районе станицы Яр. Я опросил Алмазова. Лошадей они подобрали на двадцатом километре трассы Краснодар – Ставрополь.

– Вы хотите сказать, что груз вывезли из Черного леса, перегрузили и теперь он может быть где угодно?

– Груз у Куцего. И три трупа его людей это подтверждают.

По-прежнему стояла жара. Каждое утро по телевидению сообщали, что то в одном, то в другом уголке Краснодарского края грозы стали причиной пожаров, бури натворили бед, причинили значительный материальный ущерб сельскому хозяйству, а в окрестностях города Краснодара за последний месяц не выпало ни капли влаги.

Днем, несмотря на жалюзи и кондиционеры, дом буквально раскалялся от солнца и больше походил на топку. Окна из соображений безопасности не открывали. Куцый, одурев от жары, перестал носиться по дому, ломать мебель и пинать своих шестерок. Он сел в свое кресло и закрыл глаза. Всем показалось, что он не переставая думает о пропавшем Моисее Кидине. На самом деле Куцый, переполненный алкоголем, задремал. Когда раздался телефонный звонок, он еще не проснулся и поэтому тотчас увидел сон.

...Он сидит в большой и пустой комнате без стен, потолка, но с одной-единственной дверью. Над двери загорается табло «Входите» и звенит звонок. Дверь открывается, и из нее выходит кто-то в черном.

– Это для тебя последний звонок, Ванечка, – говорит человек в черном.

Куцый узнает в черном человеке Моисея. Снова звенит звонок.

Куцый вскочил. Звенел телефон. Трясущейся рукой он взял сотовик.

– Ваня, это я, – Куцый узнал дребезжащий голос Кидина. – Ваня, отдай им деньги. Они убьют меня, Ваня.

В трубке послышались удары, вскрики и стоны. Потом уже другой голос сказал:

– Слушай внимательно, поц поганый, мы твоему Мойше обрезание делаем. Тебе, конечно, на него наплевать, но он уже кое-что нам компенсировал. Теперь остались проценты. Отдай товар, и мы подумаем, сколько ты еще проживешь. Не надо было тебе, козел вонючий, в наш карман лезть.

Куцый отшвырнул телефон и закричал:

– Душман! Шмыга! Все ко мне!

В комнату вбежали телохранители.

– Машину! Охрану! Едем в город! – кричал. Куцый.

Через час они были в банке. Там Куцему сообщили, что все деньги с его счетов были переведены в другой банк.

Филатов полулежал в старом скрипучем кресле-качалке в тени навеса над крыльцом и смотрел сквозь полуприкрытые веки на сад, который, казалось, курился под палящим солнцем.