— В самом деле, что мы все о Робине да о Робине. Расскажите лучше, как поживает ваш ужасный шервудский дракон, — обнимая шерифа за плечи, говорил Джон, спускаясь по лестнице, отделанной до сих пор не утратившим душистого запаха ясенем.

Дракон, о котором говорил король, был, пожалуй, главной до появления Робин Гуда достопримечательностью здешних лесов. Земледельцы нижнего Йоркшира, о которых мы как-то уже вспоминали, не очень-то дружили с лесом, зато рассказывали о нем самые настоящие небылицы. Причем рассказы о неких чудовищах постоянно звучали во всех придорожных трактирах йоркширского графства. Теперь же, особенно в последние годы, когда Робин прекратил заниматься разбойничьим ремеслом, в Шервуде разговоры об этом чудище, выбравшем местом своего обитания почему-то именно Шервудский лес, возобновились с новой силой.

Будто бы в труднодоступных уголках этого леса можно повстречаться с самой что ни на есть нечистой силой, которая днем способна напугать до полусмерти, а ночью так и вовсе сожрать заплутавшего путника вместе с женой, лошадью и нехитрым скарбом, так что только колеса от телеги и останутся. Говорили, что время от времени такое случалось там едва не каждый год, вспоминали и о жрецах-друидах, которые знаются со всякой нечистью. Так что в дружеском вопросе короля Джона звучало скорее недоброе подтрунивание над шерифом — мол, какого черта на вверенной ему территории не одна, так другая напасть случается.

Впрочем, Реджинальду не хватило времени сказать что-либо в свое оправдание: разговор прервал вестовой с последними новостями из Шервуда. Командир находившихся в засаде бристольцев узнал Торстведта, а неожиданное его поведение во время стычки заставило надолго призадуматься и короля Джона, и самого шерифа. Что касается Робина, то он, забрав с собой убитых и раненых, скрылся в лесу и, скорее всего, был занят в этот момент сбором верных ему людей из ближайших деревень.

«Проклятье, надоумил меня Таумент завернуть сюда. Похоже, начнется заварушка», — только и смог подумать крайне раздосадованный этими новостями король. Вдобавок в зубах у него, отведавшего знаменитой йоркширской баранины, застряла препротивная жила, что вызвало у Джона крайнее неудовольствие.

«Мерзавец Таумент. Только приедь — я уж с тобой разберусь», — нахмурив густые брови, размышлял король Иоанн Безземельный, который не смог отстоять у Ватикана даже собственного королевства и признал себя впоследствии папским вассалом.

Впрочем, бургундское вино, нередко встречавшееся в погребках новой английской знати, было превосходным, и это хоть как-то могло приподнять безнадежно испорченное настроение. Шериф, ни на секунду не покидавший место возле короля, собственноручно подливал ему стаканчик за стаканчиком и, в конце концов, клятвенно заверив того, что уже совсем скоро наверняка расквитается с Робином, хоть немного развеселил его королевское величество.

«А потом, не забудьте и об этом огнедышащем чудовище, — позволил себе улыбнуться король, глядя повлажневшими глазами на Реджинальда, — шериф вы мой разлюбезный».

Через полчаса Джон, насытившись и опрокинув не меньше шести стаканов винца, заявил, что его королевскому организму, измученному тяжелой дорогой, необходимо отдохнуть. Поддерживаемый соблюдавшим все правила гостеприимства шерифом, он отправился наверх в собственные покои Реджинальда, где, поворочавшись с минуту на постеленных по такому случаю мягчайших перинах, заснул беспробудным сном праведника.