— Не мудри, — оборвал его Робин. — Где они?

— Ну-у, Робин, — пытаясь придать своему голосу как можно больше добродушия, молвил Реджинальд. — Зачем так резко? Твои друзья живы. Более того, чтобы с ними и впредь ничего не произошло, к ним приставлены надежные опекуны, — блиставшая до сей поры улыбочка слетела с сизоватых губ шерифа. — Кстати, замечательные ягоды. В двух милях отсюда, в садах Селькирка, множество таких. Почему бы, Робин, нам не отдохнуть как-нибудь вместе в тех местах? — с этими словами он протянул Робину несколько ягод, вглядываясь в лицо собеседника. — Уже с десяток лет мы сталкиваемся лбами с тобой и твоими людьми, а ведь это абсолютно ни к чему. Нынче совсем другие времена, и в моду входят мирные договоры…

Робин не мог еще понять, к чему клонит шериф, но ягоды принял.

— Где пленники? — настойчиво повторил он свой вопрос.

— У тебя в руке, Робин. Пять ягод. А вот — шестая, — опять заулыбавшись, протянул Реджинальд еще одну ягоду. — Возьми, кушай, кушай…

Робин взглянул на ягоды, лежавшие в его полураскрытой ладони.

— Что все это значит? — начиная выходить из себя, переспросил Робин.

— Это значит, что двадцать пять тысяч золотом, друг мой, ты можешь оставить себе на покупку, скажем, ландсбрехтских земель. Построишь себе замок раза в три побольше, чем твоя конура в Локсли. Посадишь ту же алычу. Меня, опять же, позовешь в гости как-нибудь.

— Если ты не перейдешь сейчас же к делу, — прервал его Робин, — я, наверное, убью тебя…

— Ах да, я хотел сказать, что Таумент, ты же знаешь Таумента: к сожалению, я вынужден всецело подчиняться его воле — так вот, Таумент, прибывший сегодня в город, приказал мне придержать твоих друзей в Ноттингеме и не брать с тебя никаких денег. А кроме того, он велел передать следующее: если ты, Робин из Локсли, не сделаешь так, что твой новоиспеченный компаньон, легендарный Торстведт-норвежец, не отошлет все пять кораблей со своими викингами из Англии в течение этих суток, то пятеро твоих друзей будут просто-напросто обезглавлены. А чтобы упростить тебе, Робин, задачу, мы добавили к пятерым нашим заложникам еще одного. И этот шестой должен быть особенно интересен Торстведту. Я думаю, ты понимаешь, о ком идет речь. И, разумеется, обменивать пленников по отдельности никто не будет. Итак, Робин, я вижу две картины завтрашнего дня. Первая: пять кораблей норвежца отходят от берегов Англии, хоть к чертям собачьим, к счастливому отцу возвращается невредимый сын, а пятеро лесных разбойников возвращаются в лес. И вторая картина, несколько отличная от первой, но не менее живописная: в лес возвращаются пять отрезанных голов, а за шестой отрезанной головой, лишившись и своих кораблей, и своих воинов, со временем приходит горе-отец. О, это страшная картина, не будем о ней! Итак, Робин, ты видишь, что моей вины в том, что наша сделка не может состояться, не было и нет. Хотя двадцать пять тысяч золотых я никогда не против принять от тебя в качестве безвозмездного подношения.

Чем дальше говорил шериф, тем холоднее становилась кровь в жилах Робин Гуда. Конечно же, он понял, что произошло. Продолжать разговоры о судьбе пленников не имело теперь никакого смысла.

Робин почувствовал себя в положении человека, который, желая спуститься со скалы, крепко вбил страховочный канат, но как только дернул за веревку, камень полетел с высоты ему на голову. Робину по-прежнему хотелось хотя бы оглушить эту скользкую змею, а шериф продолжал все так же ехидно улыбаться.

Робин резко развернулся и пошел прочь.

— В течение суток! — последнее, что услышал он за своей спиной.