Они с вечера сидели с Ахметзяновым в крохотной комнатке гостиницы «Звездочка» и пили хороший жасминовый чай.

– Мне Алик сказал, что она шлюха! – между прочим заметил патологоанатом. – Кстати, жасминовый чай лучше не мешать с сахаром.

– Может быть, – согласился студент Михайлов, размешивая в стакане рафинад. – Мне нравится.

Ахметзянов так и не понял, к чему относятся слова будушего Спартака, к девушке или к чаю, а потоку решил уточнить.

– Вы гений, почти звезда Большого театра, а в будущем и мирового! Мне кажется, нужно быть избирательным в своих связях! Ну что это, в конце концов, звезда мирового балета и проститутка! Никуда не годится!

Студент Михайлов выплеснул в мусорное ведро сладкий «жасмин».

– Согласен с вами, лучше без сахара. – Господин А. заварил себе новую щепоть чая и смотрел, как чаинки, напитываясь кипятком, медленно оседают на дно стакана.

– Может быть, это не мое дело, конечно! – Ахметзянов взял пальцами кусок сахара, помочил его в чае и захрустел громко, так что в люстре зазвенело эхом. – Но, извините, всякая там инфекция, клофелин… Все это может испортить нам премьеру…

– Зачем вы съели землянику?

– Что? – осекся патологоанатом.

– Вы съели частицы душ невинно убиенных.

– Чушь какую то мелете!

– Я понимаю, по простоте душевной, – улыбнулся господин А.

– Чушь, еще раз говорю!

– Вам виднее, – не стал дальше спорить студент.

После этого небольшого диалога они наслаждались чаем молча, затем и спать легли, не пожелав друг другу спокойной ночи…

Под утро Ахметзянов проснулся от необычного шума в гостинице и, не обнаружив студента Михайлова в кровати, заволновался…

Надо отметить, что волнения прозектора были совсем не напрасны, его интуиция подсказывала, что произошло нечто из ряда вон выходящее. И он был абсолютно прав.

В три часа ночи в окошко их номера еле слышно постучали. Точнее, поскреблись… Проснулся только студент Михайлов. Прежде чем открыть глаза, он уже знал, кто царапается и по чью душу.

Он сел в постели, коротко взглянул в окно и, увидев сверкающие глазки, стал скоро одеваться.

Вышел из номера почти бесшумно, без верхней одежды, лишь в брюках да извечном своем черном свитере под горло.

По хрустящему снегу обошел гостиницу с тыла и встретился с ним.

Он стоял с улыбающейся рожей, держа на плече рельс.

– Пы гы! – Незваный гость гортанным смехом поприветствовал господина А. и облизнул огромным языком щеки.

– Зачем вы здесь? – спросил студент Михайлов, слыша, как раскачивается на холодном ветру бледный фонарь.

– Инстинкт, – прошипел пришелец.

– Зачем вам рельс?

– Для надежности.

– Что вы собираетесь делать?

– Инстинкт подскажет.

Арококо Арококович, а это был он, свалил с плеча рельс и установил его в вертикальном положении, после чего опять осклабился.

– Ну что ж, – отреагировал студент Михайлов, закатывая рукава пуловера.

– Инстинкт так инстинкт! Хотя мне кажется, я знаю, про что идет речь!

– Конечно, – прохрипела рожа. – Вы все и всегда догадливы были!

После сих слов Арококо Арококович ухватил рельс двумя руками и изготовил его наподобие дубины.

– Может быть, поговорим? – предложил студент Михайлов, но тут же осекся. – Хотя о чем нам говорить!.. Начинайте!..

– Бить тебя буду рельсом! – засверкал глазами горбоносый. – Убивать!..

– Как то нетрадиционно!

– А как традиционно?

– А вы не знаете?

– Знаю, знаю, – тыкнул Арококо, показал свернутый в трубочку язык и чуть присел на коротких ногах.