– Эх, сыночки!.. – пропел дед и меленькими глоточками выпил водку.

После потребления он хотел было завалиться на пол, но был удержан могучей рукой капитана. Другая рука мента густо зачерпнула ложкой селедку под шубой и воткнула содержимое старшему ветерану в беззубый рот.

– А я еще и в Никарагуа был! – заявил майор, вспомнив, что близнецам его стукнуло уже по семнадцать. – Только это военная тайна!

– Сейчас военной тайны нет, – ответил капитан. – Есть только коммерческая! – И заржал. – Это когда мы должны в секрете держать размер своего оклада? Ха ха ха!..

Дальше разговор потек, как и полагается, объединенный общей темой. Каждый рассказывал, по его мнению, интересную военную историю, ее запивали, закусывали, и только дедок, набранный до самой макушки лысого черепа, молчал, тонко всхрапывая, да студент Михайлов за все застолье ни словом единым не проронился.

Этот факт в конце концов заметили.

Полумертвого деда с помощью швейцара отправили на мороз, а капитан поинтересовался у студента Михайлова, воевал ли он и где.

– Дело в том, – ответил молодой человек, – у меня в некотором роде отсутствует память.

– Не понял! – округлил окосевшие глаза капитан.

– Автомобильная катастрофа, – почему то зашептал Ахметзянов и пьяно заулыбался.

– Такие не воюют! – сделал категорический вывод капитан. – Физиономия у него слишком сладкая для российского солдата! Морда белая, холеная, не то что у меня!

Капитан продемонстрировал свою морду, покрутив головой на толстой шее. Физиономия у мента была похожа на подмороженную клубничину – красная, с синими прожилками на носу.

– Вероятно, вы правы, – проговорил студент Михайлов, подняв свои бирюзовые глаза на капитана. Он был совершенно трезв, несмотря на такое же количество водки в его желудке, как и у остальных. – Скорее всего, я не воевал и даже в армии не был.

– Откуда знаешь? – подключился к разговору майор. – У тебя же памяти нет?

– Дело в том, – молодой человек убрал со лба чудесную прядь, – дело в том, что для меня неприемлемы всякого рода действия, связанные с причинением человеку боли или душевного страдания. Тем более убиение человека совершенно не укладывается у меня в голове. А вы вот, – студент уставился в глаза капитана, – вот вы говорили, что целые поселения из огнемета сжигали вместе с людьми, называя их зверями. Мне кажется, вы самый что ни на есть настоящий зверь.

– Ты кого привел? – рявкнул капитан Ахметзянову, и глаза его подернулись мутью.

– Пацаны… – испугался Ахметзянов. Хотел произнести что то серьезное в оправдание своего товарища, но был пьян, а потому, похватав воздух ртом, сообщил: – Балерун он.

– Пидор!!! – вскричал мент, схватившись руками за скатерть.

– За одним столом с пидором сидеть!.. – поддержал капитана майор, подняв левую бровь.

– Не пидор он, – икнул патологоанатом.

– Ах ты, паскуда!

Капитан поднялся со стула, загребая ручищами скатерть. На столе зазвенело разбитым, мент потянул лапищу к бледному лицу студента Михайлова, но тот был спокоен и лишь слегка отодвинулся, не допуская грязных пальцев до своей кожи.

– Пожалуйста, ведите себя как человек!

– А я же, по твоему, зверь! – Физиономия капитана налилась кровью до ушей, он вылез из за стола и двинулся на студента. Также из за стола вышел и майор. Он некрепко стоял на ногах, но кулаки сжимал уверенно.

Последним поднялся Ахметзянов. Патологоанатом был пьянее всех, его шатало из стороны в сторону, и он неустанно повторял: «Пацаны… Пацаны…» Молодой человек оставался сидеть.