— Он точно покойник был?

— Вроде точно. Мы долго у него не задерживались… Его друганы могли очухаться и повернуть обратно. Лишнее боестолкновение нам было ни к чему. Мы быстренько его обыскали и повернули обратно. За подмогой.

— Потом комиссия была. С ней ходили?

— А то кто же… Два раза. Все там прочесали… Не волки съели, так пособники за ним вернулись. Чтобы где-нибудь похоронить, по их басурманскому обряду. Если где закопали, его теперь не найти.

— Внешность?

— Кто его поймет?.. Когда тот мертвый, и когда торопишься. Вроде бы и русский, а может и нет. Или монгол, а вроде бы и нет. Или араб какой-нибудь… Не до наблюдений было.

— Что в карманах нашли?

— Вам виднее, что. Мы в пакет этот не заглядывали… Они в Америке сибирскую язву так подсовывают. Откроешь пакетик, а там белый порошок. Понюхал, — и кранты… В Америке знаете какая медицина? Не чета нашей. На каждого больного по два врача, и таблетки такие, что закачаешься. И то там от сибирской язвы мерли… У нас сразу в ящик сыграешь.

— Кроме пакета ничего не было?

— Ничего. Мы тоже удивлялись. Ни четок каких, ни Корана… Ни ножа, ни пистолета, ни спичек, ни сигарет.

— Как этот пакет выглядел?

— С сибирской язвой?.. Обыкновенно, из черной пластмассы, довольно плотной. Весу в нем грамм на двести было, — не больше.

— Значит, говорите, не пришли его товарищи выручать?

— Сыкуны оказались, эти террористы. У нас так не принято… У нас, если каждый сам за себя, — лучше вообще в тайгу не ходить. Говорят, они считают, если кого из них убили, так тот сразу оказывается в раю… Мы так думаем, что они за того покойника еще и порадовались, что тому конец пришел, раз оказался в таком хорошем месте. Одно слово: иностранцы, — у них там без бутылки вообще ничего понять нельзя.

За три недели, а если еще точнее, за двадцать четыре дня, они преодолели около полутора тысяч километров. Если это те самые люди, которых сторож видел в Омбе.

А не какие-нибудь другие.

Шестьдесят пять километров в день. Шестьдесят пять…

В соседнем доме затянули песню: Из-за острова на стрежень…

Сначала один голос, потом другой, потом третий, — потом Гвидонов узнал и голос профессора, который самозабвенно влился в общий хор.

Бригада сидела, как на иголках. Махорочный дым щипал глаза. Народ жаждал праздника, — в глазах лягушатников, не привыкших в длительным заседаниям, царила мука.

— Все, — сказал Гвидонов, — до завтра… Завтра, как перекусим, это часов в десять, вылетаем на место происшествия. Пятьдесят баксов, это не много? Пятьдесят баксов, это большие деньги.

— А чего, начальник, — ответили ему, поднимаясь, — самый раз… Там что-то не так, воздух какой-то другой. Федор, как с комиссией туда летал, даже заболел. Целый день после этого у него голова трещала. Скажи, Федь… Может, они успели какой порошок рассыпать. В общем, — добровольно мы на то место ни ногой. Только за бабки…

Во дворе директорского дома, под поленицей, прямо на утоптанной травке расположилась охрана. На брошенном на землю ручной вышивки полотенце стояла двухлитровая бутыль с мутного молочного цвета самогоном, граненые стограммовые стаканы, тарелки с нарезанным хлебом, квашеной капустой, солеными грибами, и усоленными огурцами. Кроме этого на другом большом блюде виднелись солидные куски жареной свинины.