Внутри бывшей церкви, одна стена которой рухнула совершенно, а три оставшихся напоминали груду битых кирпичей, был, наверное, общественный туалет, — судя по количеству дерьма, и обрывков пожелтевших, прикипевших к полу газет.

Так что Гвидонов даже осматривать ничего не стал, а сел на бывшее крыльцо, над которым, на уцелевшем фрагменте здания, было выведено белой краской знаменитое русское слово, начинавшееся с буквы «х»…

Деревня, как вид с пригорка, на глазах темнела, проваливаясь в ночное небытие.

Никаких аристократических чувств в нем не появилось.

Или развалины были не те, или Мэри оказалась не права…

Тихий мат споткнувшегося человека, и следом его упорное движение, Гвидонов услышал издалека. Судя по приближающимся звукам, еще кто-то решил приобщиться к вечным ценностям.

Не только он.

Наконец, на фоне почерневшего неба, показался и второй. Глубоко нетрезвый Федор, член бригады ловцов лягушек.

— Тебя, мужик, издалека видно, — сказал он, останавливаясь напротив Гвидонова. — Как ты шаришь здесь и шаришь.

— Привет, — сказал ему Гвидонов.

— Как ты здесь шаришь, — повторил Федор.

Он поднялся на пригорок с недобрыми нетрезвыми намерениями, и не хотел скрывать этого. Но перед тем, как дать волю рукам, ему нужно было поговорить. Выдвинуть обвинения. Оправдать себя в глазах бога, перед домом которому стоял.

Именно поэтому ему до конца жизни суждено быть ловцом лягушек.

Потому что, если приспичило, старшего по званию нужно сначала бить, а уже потом говорить ему какие-нибудь слова. А не наоборот.

— Тебе бы лучше пойти поспать, — сказал Гвидонов. — Завтра рано вставать.

Федор помолчал с минуту, стоя перед Гвидоновым и покачиваясь. Гвидонов даже подумал, что тот воспринял его совет. Но тот сказал:

— Ты мне не нравишься, мужик.

— Чем? — спросил Гвидонов.

— Тем, что ты есть.

— Мы через пару дней улетим. Потерпи немного.

— Уходи… — упрямо сказал Федор. — Катись отсюда… И в болото ты не попадешь. Нечего тебе там делать.

— Может, и так, — сказал Гвидонов. — Но нужно посмотреть самому.

— Комиссия была… — сказал Федор. — Точку поставили. Зачем тебе совать туда свое рыло?..

— Ты какой-то грубый, — сказал Гвидонов.

— Я тебя последний раз предупреждаю. Ни к какому болоту ты не полетишь… Я тебе шанс даю. И чтобы морды твоей я больше здесь никогда не видел.

— Тебе-то что до этого? — с любопытством спросил Гвидонов. А внутри приподнялись уши барбоса, и его нос, почувствовав запах, заходил из стороны в сторону. — Тебе разве не все равно?

— Значит, не все равно, раз говорю.

— Я понять хочу, почему? — продолжал упорствовать Гвидонов. — Может, и не поеду на болото, если пойму. А так, я не понимаю, почему нельзя?

— Потому, что ты мордой не вышел… Сказано тебе, нельзя.

— Комиссии можно было?

— И комиссии — нельзя… Но теперь нельзя совсем.

— Что-то я опять ничего не понимаю, — сказал Гвидонов.

Тут Федор начал копаться в одежде, не попал с первого раза рукой под рубашку, где под брючным ремнем у него было прижато к телу что-то выпуклое.

Гвидонов так догадался, что время переговоров закончилось, шанс он свой упустил, — теперь должен пожинать плоды несговорчивости.