— Есть, — откровенно обрадовано отозвался охранник на том конце невидимого провода.

Точно такое облегчение пришло и к Гвидонову. Напряжение отпустило, и он окунулся в расслабленное воздушное какое-то состояние. Которое было знакомо ему. Оно означало, что появилась какая-то часть дороги, которую нужно пройти. И что дорога эта, — ведет в нужном направлении.

Версия.

Туда ее в душу.

— Пусть кто-нибудь из вас кричит. Каждую минуту. Как можно громче… А то будем их тут ждать до морковкиного заговенья, — сказал Гвидонов лягушатникам.

Подошел к профессору и снова сел рядом с ним.

— Для вас работа, — сказал он негромко.

— Вы думаете? — спросил профессор.

— Я не думаю, — ответил Гвидонов. — Я — знаю.

Позволил себе такую дерзость. Все знать. В чужих глазах.

Наврать про себя в три короба.

Для пущего тумана… Где скрывалось бахвальство. За которое он тут же осудил себя.

— Но это же… — сказал профессор. — Это же… Из ряда вон… Я не верю…

4.

Голосовой маяк сработал. Бойцы не плутали, и подтянулись к месту сбора вовремя.

Гвидонов не дал им передохнуть, скомандовал «Подъем», — и экспедиция, взяв направление налево, — тронулась с места.

Вокруг был летний день, озарявший безмятежные красоты. Где-то высоко светило Солнце, рядом с которым проплывали белые, похожие на комки из ваты, облака. Небо было голубое-голубое. Невинное-невинное. Глубокое-глубокое.

Казалось, в такой замечательный жаркий день, в котором все было знакомо, и видено-перевидено тысячи раз, — ничего не могло возникнуть нового.

Тем более того, чего стоило опасаться.

Иваныч каждую минуту орал маяком, чтобы установить звуковой контакт с «третьим». Тот пару раз по рации отвечал, что ничего не слышит, а потом услышал, и сказал, что рацию выключает, и тоже будет кричать.

Чтобы шли на его голос.

И его голос стал слышен.

Как-будто это потерялся грибник. И теперь звал своих товарищей. На злачное место. Где этих маслят видимо-невидимо. Этих маслят…

— Владимир Ильич, Владимир Ильич, — услышал Гвидонов за спиной голос профессора, — можно вас на минуточку…

Голос был какой-то не такой, словно местная гадюка выползла между ними на тропу, а профессор ее увидел.

Гвидонов оглянулся.

И профессора не узнал.

Хотя тот подошел почти вплотную.

Как его, спрашивается, можно было узнать, когда все лицо у него было покрыто крупными каплями пота, а зрачки перепуганных глаз стали напоминать пятикопеечные монеты.

— Что случилось? — коротко бросил Гвидонов, и стал оглядываться по сторонам.

Правая рука рефлекторно потянулась к приятной тяжести «Вальтера» подмышкой.

Настолько вид профессора поразил его.

— Что? — повторил Гвидонов.

Но тот, от потрясения, которое переживал, не мог даже толком объяснить, в чем дело.

Гвидонов быстро оглянулся по сторонам, но не заметил ничего подозрительного.

— Стой, — громко крикнул он растянувшейся цепочке экспедиции.

Народ замер на месте.

Тогда он включил рацию и сказал третьему:

— Нас видишь?

— Слышу, но не вижу, — ответил тот.

— Вот и двигай на голос. Сам.

— Есть, — обрадовано ответил третий…

Профессора, который, все больше покрываясь потом, уселся на землю и скрючился, словно отбивая ей поклон, — подхватили под руки и поволокли обратно.