«Когда я найду “закладку”, вам и так головы поотрывают, – невесело подумал Евсеев. – В первую очередь Мамедову. Хотя… Времена сейчас другие, гуманные, может, и обойдется. Это ведь дела давно минувших дней…»

– Голова наверняка съемная, – успокаивающе сказал он. – Поставим на место.

Ночь была душной – не меньше тридцати градусов. Евсеев посмотрел на железного Ленина над собой, подумал: каково же ему здесь стоять целые дни без головного убора. Рука сама собой потянулась к фляге с водой, лейтенант плеснул в лицо, наклонившись, вылил остатки на голову. Легкий степной ветерок приносил запах разнотравья, разгонял духоту и приносил некоторое облегчение.

– Поехали! – скомандовал Евсеев и первым полез в люльку. С нее обычно осматривали ракеты, присоединяли и отсоединяли регламентные провода и шланги, задраивали монтажные люки.

За ним залезли потерянный, непривычно молчаливый Мамедов и два здоровенных солдата с инструментами. Рогожкин и сопровождавшие его четыре мрачных офицера остались внизу.

– Поехали! – повторил лейтенант уже для водителя.

Заурчал двигатель, и штанга начала выдвигаться.

Сердце учащенно забилось. Может, потому, что оно приближалось к Молоху, познавшему вкус человеческой жертвы, а может, оттого, что сейчас давняя загадка должна была получить неопровержимое материальное подтверждение или, наоборот, – развеяться, как бензиновый выхлоп спецмашины. Но Евсеев был почти уверен в успехе.

Люлька медленно поднималась навстречу черному небу, звезды и луна становились все ближе… На тусклом желтом диске проступали какие-то неясные пятна, образующие странный узор. Внизу белели напряженные лица зрителей. На миг у Евсеева мелькнула дурацкая мысль, что обнаружение «закладки» выгодно только ему, а всем местным сулит одни неприятности. А если с ним вдруг произойдет несчастный случай, то это будет выгодно всем остальным, кроме, разумеется, него самого. Но с его интересами в подобной ситуации можно не считаться. Сбросят с высоты – и все дела… Вон какие мордовороты за спиной! Хорошо бы иметь под мышкой пистолет, как в кино, – оно бы куда спокойней было… Перед командировкой он даже написал рапорт с просьбой выдать оружие, но Кормухин только усмехнулся: «Ты что, воевать собрался? Не валяй дурака! Мы не милиция, наше главное оружие – голова!» Начальнику что – сидит в своем безопасном кабинете, а сейчас и вовсе спит в теплой постели… Не ему падать головой на бетон… Той самой головой, которая вроде бы оружие!

Чтобы отвлечься, лейтенант стал рассматривать вождя. Вблизи статуя выглядела еще хуже, чем со стороны площади. Издалека она являла собой типичный образец соц-арта, когда-то опостылевшего, но привычного, потом неожиданно вошедшего в протестную моду и вновь опостылевшего. Вблизи она была похожа на замшелый скальный склон, покрытый птичьим пометом. Костюм-тройка, узкие лацканы по моде 60-х, узкий же воротничок – все это при близком рассмотрении оказалось случайными складками, бессмысленным нагромождением металла, абстрактным хаосом. Как безжизненный лунный ландшафт, совершенно чуждый и непонятный. Правильно сказал поэт: большое видится на расстоянии…

Люлька покачнулась. Внизу что-то прокричал Рогожкин, похоже, он звал своего ротвейлера. Голова вождя была рядом, Евсеев ухватился за железный выступ, обозначавший ухо статуи, и чуть наклонился.

В макушке вождя зияло круглое, неправильной формы отверстие с рваными краями. «Сантиметров десять в диаметре», – прикинул Евсеев и включил фонарь. Сердце колотилось все сильнее. Лейтенант вдруг понял, что до самой последней минуты он всерьез не надеялся найти здесь материальную улику состоявшегося тридцать лет назад предательства.