В день парада Рокоссовский пригласил к себе боевых товарищей, с кем шёл к Победе. Надо было отметить. Пришли генералы, старшие офицеры. Домработница Оля всё приготовила, накрыла стол и скромно ушла к себе в комнату. Когда гости расселись, Рокоссовский вдруг спохватился: «А где Оля?» Он сходил за ней и усадил за стол. Потом Оля рассказывала, как праздновала День Победы рядом с генералами и как много их было.

«Такого человека, как Константин Константинович, не было и больше никогда не будет!» — говорила она, когда Рокоссовского не стало.

Феликс Чуев справедливо заметил: «Был в советской истории Полководец с большой буквы, которого можно было и нужно показать куда ярче и благороднее, чем это сделано на Поклонной горе. Я много слышал о нём от разных высоких военных, в том числе от маршала Александра Евгеньевича Голованова. «Полководцем номер один я всё-таки считаю Рокоссовского, — не раз говорил мне Голованов. — Ему принадлежит Белорусская операция, которую я считаю образцом, жемчужиной военного искусства. Она сильнее Сталинграда. А ведь с идеей Рокоссовского ни Жуков, ни Василевский не соглашались, один Сталин поддержал…» Жуков и Генеральный штаб были категорически против двух главных ударов и настаивали на одном — с плацдарма на Днепре в районе Рогачёва. Верховный тоже придерживался такого же мнения. По логике, вариант Рокоссовского половинил силы и средства, что казалось просто недопустимым при проведении такой крупномасштабной операции. «Если бы это предлагал не Рокоссовский, этот вариант при наличии таких оппонентов, как Сталин и Жуков, просто пропустили бы мимо ушей, — говорит Голованов, — в лучшем случае как необдуманное, в худшем — как безграмотное предложение».

Генерал-лейтенант авиации Н. А. Захаров рассказывал о том, что, когда летом 1941 года Рокоссовский с 9-м механизированным корпусом попал в полуокружение в районе западнее Киева, осмотревшись и придя в себя, он начал контратаковать и бить противника. И вскоре телеграфировал в штаб фронта: разрешите атаковать в направлении Варшавы с конечной целью взять город приступом!

Легенда?

Красивая.

В Тимирязевке рядом с его палатой была палата, где лежал командующий 4-й ударной армией Северо-Западного фронта генерал Ерёменко. Он получил осколок при схожих обстоятельствах: его штаб отбомбили немецкие самолёты во время проведения Торопецко-Холмской операции. За ним ухаживала жена Нина Ивановна. Она-то потом и рассказала, какими прибыли из Новосибирска жена и дочь Рокоссовского. Они были истощены, чувствовалось, что долгое время недоедали. Юлия Петровна работала прачкой в одной из новосибирских тыловых госпиталей, потом при военкомате. Рокоссовский их подкармливал из своего генеральского пайка.

Из-под Сталинграда Рокоссовский пишет семье письмо: жив-здоров, чувствую себя хорошо, бьём немцев и… хозяйственного мыла достать не удалось… Видимо, Юлия Петровна попросила прислать кусочек-другой мыла. В Москве мыло было страшным дефицитом! Генерал, командующий армией — не достал… Не мог, не считал возможным пользоваться служебным положением в личных целях. А ведь были такие командармы, которые за собой возили корову, стадо овец, кур — чтобы на столе всегда были в достатке свежие продукты. Не говоря уже о таких мелочах, как «лишний» кусок хозяйственного, как его тогда называли, солдатского мыла.

Главный маршал авиации А. Е. Голованов рассказывал Феликсу Чуеву:

«Когда мы прибыли из Сталинграда, нас принял Сталин, это после завершения операции «Кольцо», всех поздравил, пожал руку каждому из командующих, а Рокоссовского обнял и сказал: «Спасибо, Константин Константинович!» Я не слышал, чтобы Верховный называл кого-либо по имени и отчеству, кроме Б.