– Разрешите, уважаемый Клим Пантелеевич, от лица всего судебного департамента поблагодарить вас за столь блестяще проведенное расследование, – восхищенно бормотал Леечкин и двумя руками тряс руку Ардашева.

– Действительно, виртуозная работа. Слушал я вас и как будто фильму новую в «Биоскопе» смотрел, жаль только, что очень уж она кровавая, – затушив в мраморной пепельнице сигару, высказался Понойотис.

– Готов платить по счетам, – хлопнув себя по карману, расплылся в улыбке не в меру упитанный Третьяков.

И только Каширин не проявлял восторга, а задумчиво смотрел в окно и дымил папироской в открытую форточку, предвкушая удовольствие от скорой расправы над бывшим уже банкиром в камере полицейского управления.

…Меня убили в прошлую пятницу. То майское утро не предвещало беды. Как обычно, завтрак подали к девяти…

Вот за такими шедеврами и охотился Захар Захарович Кукушкин. Книги составляли смысл всей его жизни, а их собирательство давно приняло извращенную форму страсти. Они были его лучшими друзьями, заменяя привычный для других круг общения. Уходя на службу, он боялся оставлять их без присмотра и торопился обратно, как любящий отец спешит с кульком гостинцев к малой ребятне.

Детство Кукушкина сильно отличалось от развеселого, многоголосого, звонкого и бесшабашного времени, что катилось кубарем с заросших полевой ромашкой окрестных холмов и оканчивалось в холодных и стремительных водах Ташлы-реки. Здесь его сверстники, подкатив штаны и скинув рубахи, ловили раков у самого берега, а позже варили их на костре, поеживаясь от уже холодных сентябрьских ветров. А потом, рассматривая бесчисленные яркие звезды на темном, как уголь, небе, они с замиранием сердца пересказывали одну и ту же страшную историю о блуждающем по ночам призраке – юной монашеньки с отрубленной головой, которую она ищет-ищет вот уже сто лет, да никак не может найти.

Нет, у Захарки, как звала его мать, детство было другое. Ребенком он любил закрываться в отцовской библиотеке и, сиживая подолгу в большом кожаном кресле, дышал одним воздухом с пожелтевшими от времени страницами, предаваясь спокойному блаженству созерцания человеческой мысли, одетой в буквенную форму великого русского языка.

Иногда библиофилу везло, и он почти за бесценок покупал поистине драгоценные книжные шедевры. Что и говорить, на прошлой неделе в руки попала «Черная магия смерти», изданная в Петербурге еще в 1810 году. Одетый в дорогую кожу фолиант пылился на полке букинистического отдела магазина «Читальный город», принадлежащего адвокату Ардашеву. Всего за пять рублей он оказался владельцем раритета почти столетней давности. А на последней странице – закладочка, в виде аккуратно свернутого вдвое листка. Так, никому не нужная теперь бумаженция безвозвратно минувшего славного девятнадцатого века – «сохранная расписка Московской ссудной казны от 1811 года». «Может, знакомый нумизмат и заинтересуется. Глядишь, и покупку-то оправдаю», – мечтал, разглаживая сухой ладонью тонкие изгибы гербовой бумаги, Кукушкин.

Жил коллежский регистратор в свои сорок лет бобылем, и это понятно, потому что ни одна женщина не смогла бы выдержать его второе увлечение – разведение сиамских, английских и персидских кошек, кои были в его небольшой квартире полноправными хозяевами. Некоторых он продавал, но постоянно с ним проживало не менее полутора десятка этих не всегда дружелюбных особей.