Я вошла и сперва подумала, что он просто вырубился. Решила, я пока приберусь, посижу, а когда он очнется…
Жестом она указала на глубокое кресло с пуфиком для ног, прямо-таки шезлонг. Здесь, значит, сидел ее отец в тот последний вечер.
Возле кресла возвышался стол — столб из тропической акации, увенчанный массивным медным диском. Тайский столик, знакомая вещь — похожие предметы я видела в детстве у друзей, вернувшихся из Азии. Их родители работали в посольстве. На меди осталось круглое пятно — как раз в том месте, прикинула я, куда человек, развалившийся в кресле, поставит стакан. Я потерла пятно — основательно оно въелось. Идеально ровное, как будто стакан привычной рукой ставили каждый раз в одно и то же место. Ежевечерний ритуал.
А еще я заметила четыре царапины по углам стола, яркие и свежие на фоне затуманившейся меди. Что это было? Поднос? Нет, что-то покрупнее. Но пока что следовало сосредоточить внимание на рассказе Оливии.
— Значит, ваш отец пил?
Ноздри ее возмущенно задрожали.
— Никто этого и не скрывал. Я другое говорю: таблеток он в рот не брал.
— О'кей. И сильно он пил?
— Не так, как в молодости. Говорил, похмелье стало для него тяжеловато. Но иногда… — Она беспомощно пожала плечами. — С кем не случается?
— Как вы догадались, что ему плохо?
— Дыхание вдруг изменилось. Я попыталась разбудить его и не смогла. Тогда я кинулась звонить.
— Девять-один-один?
— Нет, Адаму.
— Адаму Кроули?
Оливия торопливо кивнула:
— Он мой… знаю, глупо звучит, но он для меня все равно что брат.
— А чем-то большим он для вас прежде был? — спросила я, припомнив намек Клэр насчет «мальчиков», которых Оливия-де мечтала поиметь.
Подбородок Оливии резко дернулся вверх.
— Клэр сука, не верьте ни единому ее слову.
— Это не ответ.
— Нет, ничего другого не было.
Не будучи психотерапевтом, я не могла разобрать причины ее гнева: досадовала ли Оливия оттого, что «ничего другого не было», или же ее достала эта ситуация. Пусть, думаю, лучше закончит рассказ.
— Итак, вы позвонили Адаму — и что?
— У него заканчивалась репетиция. Он сказал, что выезжает к нам, но ехать-то ему было далеко, с Аппер-Ист-Сайд.
— Он не посоветовал позвонить в «Скорую»?
— Я не хотела, чтобы отца застали в таком виде.
— Без сознания?
— Не в себе.
Не слишком-то разумная позиция, но прежде чем я успела выразить свои сомнения, Оливия понеслась дальше:
— Я еще подождала, но услышала, что он дышит с трудом, запаниковала и позвонила в «Скорую».
— «Скорая» опоздала?
Оливия запнулась, подбирая точные слова:
— Они еще застали его в живых. Сделали что полагается и повезли его в больницу, но в машине он перестал дышать и, пока они добрались до приемного покоя… — По телу ее пробежала дрожь. — Они спросили меня, принимал ли он какие-нибудь таблетки, и я сказала — нет, этого не может быть. Тогда я не знала… — Она повела рукой, как будто отмахиваясь от меня или от воспоминаний.
— Но теперь вы твердо уверены в своей версии. Почему?
— Потому что я идиотка. Когда «скорая» приехала, явилась и Клэр, дескать, она услышала шум, но в машину села я, а Клэр осталась. Она могла навести тут полный порядок и припрятать все улики задолго до моего возвращения.
Я потерла круглое пятно на медном диске столика:
— Она говорила вам, что прибралась в комнате?
— Разумеется, нет. |