После полуночи Люка сморил сон, что было для него величайшим благом, ибо молодой человек, лишившись цели, поддерживавшей в нем волю к жизни на протяжении двух последних месяцев, был полностью опустошен. У него не осталось ничего, кроме неизбывной печали. В таком состоянии он и смерть принял бы с благодарностью, ибо не переставал терзаться горькими воспоминаниями: его лорд умер у него на руках, и несмываемое кровавое пятно обагрило не только рубаху, но и сердце молодого человека. Он хранил рубаху как залог ненависти и грядущего мщения. Но теперь все миновало, и сон должен был принести ему избавление.
Люк пробудился в тот таинственный предрассветный час, когда ранние птицы только начинали оглашать своим пением дремлющий лес, и, открыв глаза, увидел склонившееся над ним лицо - незнакомое, но дружелюбное и доброжелательное.
– Я убил его? - спросил Люк, каким-то образом догадываясь, что этот незнакомец наверняка знает ответ.
– Нет, - негромко, но отчетливо отвечал Оливье, - но в том не было нужды. Для тебя он умер. Ты можешь забыть о нем.
Люк скорее всего не вполне понял сказанное, но тем не менее принял на веру. Присев в густой прохладной траве, он огляделся. К нему постепенно возвращалась способность воспринимать мир. Он снова чувствовал сладкий запах земли и видел, как в бледном, предрассветном небе тают последние звезды. Люк внимательно всмотрелся в лицо Оливье, который молча улыбнулся в ответ.
– Я тебя знаю? - спросил Люк.
– Нет, но мы сейчас познакомимся. Меня зовут Оливье де Бретань, и я служу Лорану Д'Анже, вассалом которого был и твой лорд. Я хорошо знал Рейнольда Боссара, мы вместе приплыли из Святой Земли в свите барона Лорана и были друзьями. А сюда я приехал для того, чтобы передать послание некоему Люку Меверелю. Как я понимаю, это ведь и есть твое настоящее имя.
– Передать послание? Мне? - Люк недоуменно покачал головой.
– Да, тебе, от твоей родственницы и госпожи леди Джулианы Боссар. Она просила сказать, что ты нужен ей, она ждет твоего возвращения и никто не может тебя заменить.
Похоже, что Люк, все еще пребывавший в некотором оцепенении, не сразу понял, что означают эти слова, или не вполне поверил сказанному. Во всяком случае, в нем вновь пробудилась воля к жизни, но он не выказывал ни малейшего намерения что-либо предпринимать, хотя был готов следовать указаниям нового знакомого.
– Пожалуй, нам пора вернуться в аббатство, - рассудительно заявил Оливье и поднялся на ноги. Тут же поднялся и Люк.
– Бери-ка ты моего коня, а я пешком пройдусь, - продолжал Оливье, и Люк сделал что было сказано. Словно ребенок, он подчинялся, не размышляя и не задавая вопросов.
Когда они наконец выбрались на дорогу, то натолкнулись на прикорнувшего в траве посланного Хью конюха с двумя оседланными лошадьми. Оливье забрал своего коня, а Люк легко и свободно, в силу выработанной годами привычки, вскочил на свежую лошадь. Если разум его прояснился еще не полностью, то тело сохранило былые навыки. Конюх, позевывая, поехал впереди, указывая им путь.
Всю дорогу Люк лишь односложно отвечал на вопросы и, только когда они были уже на полпути к Меолу, неожиданно заговорил первым.
– Так ты сказал, она хочет, чтобы я вернулся? - промолвил он с болью и надеждой в голосе. - Это правда? Я ведь покинул ее, не сказав ни слова. Что она после этого могла обо мне подумать?
– Что, что - надо полагать, она поняла, что у тебя были свои основания на то, чтобы уйти, так же как у нее есть свои, чтобы ждать твоего возвращения. Я проехал пол-Англии, повсюду справляясь о тебе, - и все это по ее просьбе. Тебе этого мало?
– Я думал, что уже никогда не смогу вернуться, - промолвил Люк, оглядываясь на уходившую за горизонт длинную-длинную дорогу. Он действительно не рассчитывал когда бы то ни было возвратиться даже в Шрусбери, не говоря уже о далеком маноре на юге. |